Международная научно-практическая конференция
«ЕврАзийский диалог: исторические связи и перспективы»

Маликова Н.Р.
докт.социол. наук, проф. кафедры социологии Финансовой академии при Правительстве РФ

Национальные интересы России и стран Евразии в контексте обеспечения региональной безопасности СНГ

Проблема обеспечения региональной евразийской безопасности возникла после распада СССР и образования на постсоветском пространстве новых независимых государств. В принципиально новых условиях разрушения баланса интересов биполярного мира возникли новые проблемы обеспечения глобальной и региональной безопасности. На них, в числе других аналитиков откликнулся экс- советник по национальной безопасности одного из президентов США, профессор Збигнев Бжезинский. Его книга "Великая Шахматная доска", посвящена центральной идее - использованию США своего экономического превосходства для удержания контроля над Евразией. Он предварил ее посвящением: "Моим студентам - чтобы помочь им формировать очертания мира завтрашнего дня". Во многом, полемизируя с представлениями профессора Бжезинского об "образовании "черной дыры" в самом центре Евразии, как бы стертой, в геополитическом смысле, с карты земли, о возможностях и роли России в достижении нового баланса интересов между странами Содружества независимых государств, в обеспечении региональной безопасности на постсоветском пространстве, свои размышления по поводу социальных реалий и перспектив евразийской интеграции адресую не только коллегам из научного сообщества, но, прежде всего студентам исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова: чтобы помочь вам увидеть огромный и бесценный социально-ресурсный, потенциал обеспечения региональной безопасности СНГ, стержнем которого является еще сохранивщееся "человеческое измерение", ее социальная компонента.

Ответить на некоторые вопросы, предложенные в качестве тем обсуждения на Международной научно-практической конференции: "ЕврАзийский диалог: исторические связи и перспективы", где базовым сюжетом дискуссии был предложен вопрос о векторах развития центральноазиатского региона, было непросто. Слишком велик разброс мнений, эмоционально-экспересивный и оценочный, отчасти абстрактный идеологизированно-мифологемный характер выступлений многих экспертов-политологов, выявил и дополнительную проблему разнобоя в определении содержательных дефиниций, основных понятий структурно-логического анализа, отечественного политологического дискурса на эту тематику. Поэтому, полагаю необходимым, прежде всего для молодых читателей студентов и аспирантов, включить в качестве преамбулы, и в самом тексте, представленной, для публикации расширенной по объему аналитики по теме выступления, определения ключевых понятий анализа, полезных для адекватности восприятия. Условимся для начала о содержании некоторых ключевых категориях анализа интересующей нас проблемы.

Регион (от лат. reqio-область), обширный район, соответсвующий нескольким областям или нескольким странам, объединенным экономико-географическими, культурно-историческими или другими особенностями и условиями жизнедеятельности; сложная социально-экономическая и политическая система с нечеткими системообразующими признаками. Для региона свойственна сложившаяся в данной среде социально-территориальная общность людей и стран, имеющая собственные социальные и национальные интересы, в том числе в области региональной безопасности.

Региональная безопасность означает состояние защищенности отношений внутри и между социально-территориальными общностями определенного региона, при котором создаются условия, обеспечивающие защиту жизненно важных интересов, относящихся к нему государств, народов, граждан, социальных институтов и групп, их стабильное социальное развитие.

Региональная безопасность реализуется на уровнях: внутренней региональной безопасности, в границах страны, и, на уровне международной региональной безопасности группы стран, входящих в определенную геополитическую, экономико-географическую зону. На любом уровне региональная безопасность строится во взаимосвязи с национальной и международной безопасностью, включая в качестве основных элементов экономическую, политическую, экологическую, военную и другие виды безопасности.

Сфера компетенции и пути обеспечения региональной безопасности определены гл.8 Устава ООН "Региональные отношения". Они предусматривают: мирное урегулирование споров, предупреждение конфликтов между членами региональной системы; организация коллективных мер по пресечению актов агрессии и устранению угрозы миру; превентивная дипломатия, поддержание, установление, укрепление мира в постконфликтный период. Региональная безопасность формируется через региональные соглашения. Из совокупности таких соглашений, организаций и структур образуется региональная система безопасности.

Под коллективной безопасностью принято понимать состояние защищенности группы государств от возможного нанесения им ущерба средствами вооруженного насилия, обеспечиваемое их коллективными совместными усилиями. Коллективная безопасность предполагает, что все члены определенного сообщества отказываются от применения силы в отношениях друг с другом и соглашаются оказывать помощь любому государству-участнику, который подвергнется нападению со стороны третьих стран. Система коллективной безопасности представляет собой совокупность межгосударственных и государственных органов, сил и средств, (при необходимости, создание наднациональных структур) согласованная и взаимосвязанная деятельность которых гарантирует осуществление на правовой основе защиты жизненно важных интересов государств-участников с опорой на военную силу. Легитимность таких систем, как, например, коллективная безопасность Содружества независимых государств (ДКБ СНГ) признана международным правом, которое утверждает неотъемлемое право каждого государства на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на него.

Теперь, когда мы договорились об адекватном понимании основных понятий социологии региональной безопасности, вспомним в каких сложных социально-политических условиях, после распада СССР, образовалось в 1992 году Содружество независых государств - СНГ.

В не менее сложных условиях началась разработка, 10 лет, назад завершалась разработка Стратегического курса России с государствами - участниками Содружества Независимых Государств (утвержден Указом Президента Российской Федерации 14.09.95 ? 940). Исходная посылка бесспорно верно формулировалась в первой части, утверждающей, "развитие СНГ отвечает жизненно важным интересам Российской Федерации" и вместе с тем в ней содержался тезис, что "отношения с государствами СНГ - важный фактор включения России в мировые политические и экономические структуры". Эта позиция не вполне адекватно реалиям сегодняшнего дня, недостаточно для стратегии защиты национальных интересов и обеспечения национальной и региональной безопасности СНГ в среднесрочной, долгосрочной перспективе.

Предписание подобного формата деятельности не предполагал сохранение Россией в будущем, даже в роли регионального лидера внешнеполитических и внешнеэкономических отношений, хотя государство с территорией, составляющей одну шестую часть мираспособно претендовать и на роль самостоятельного актора. Видимо предполагалось, что Россия, существенно ослабленная к середине 90-х гг. ХХ века, окажется неспособной нести свою долю ответственности за поддержание мирового и регионального баланса сил. Естественно, что признаками сильной, но не агрессивной России, должно быть достижение внутренних успехов, обладание сильной экономикой и развитыми демократическими институтами. Только в этом случае Российская Федерация станет естественным центром притяжения для стран СНГ.

Центральная, лидирующая роль России объективно предопределена ее огромным преимуществом перед другими государствами - участниками СНГ, в территории, населении, экономическом, культурно-образовательном, военном, научном, коммуникационном потенциалах. Избрание приоритетности отношений с государствами - участниками СНГ определяются прежде всего тем, что именно на территорию СНГ, в том числе в Центральноазиаском регионе, а не в районе Карибского моря или в Центральной Африке сосредоточены главные национальные интересы в области экономики, обороны, безопасности, защиты прав соотечественников, которые являют собой наряду с внутренними интересами основу национальной безопасности России в XXI веке.

Сложная задача достижения баланса национальных интересов в XXI веке государствами - участниками СНГ возможно лишь на путях разумного компромисса, поиска неимперских и неконфронтационных стратегий во внешней политике. Однако эта простая истина не воспринимается антиреформаторскими силами, представляющими оппозицию внутри страны и ищущих возможности централистского возврата страны в прошлое.

Определенную угрозу курсу укрепления СНГ несла и продолжает нести идеология "доморощенных" геополитиков, демонстрирующих великодержавное высокомерие и крайнюю агрессивность по отношению к ближним соседям, полагающим, что "единственно разумным стало бы решение о неучастии России в СНГ и переходе на построение системы двухсторонних связей.. со всеми бывшими союзными республиками. Сейчас интересам России отвечало бы максимальное дистанцирование от этих "друзей": Объявление некоторого района мира сферой интересов России должно повлечь за собой поддержание порядка на ней собственными внутренними ресурсами и силими. Особенно, если речь идет о жизненных интересах России в отношении стран СНГ. Если нет возможности здесь столкнуть между собой конкурирующие национальные элиты, то следует без промедления нанести превентивный ядерный удар по силам и базам конкретной антирусской группировки, либо их зарубежных подстрекателей:" (Митрофанов, 1997, с. 161-164).

В настоящее время подобных радикальных высказываний мы уже не слышим, но призывы к применению экономических и иных санкций постоянно присутствуют в публичной риторике некоторых российских политиков, как левого, так и правого толка

Чувство транснациональной евразийский региональной идентичности, осознания общности социальных, экономических, культурных и военно-политических интересов сегодня существенно ослаблено в СНГ. Пока, все еще на первый план выходит то, что разъединило отдельные части бывшего союза, а не то, что их объединяет. Однако сохраняются интересы, подталкивающие к новому взаимодействию. Возможно, реформирование органов СНГ, начатое в 1999 году, но до сих пор не завершенное, само по себе дополнительного импульса к интеграции не содержит, равно как и абстрактные призывы к углублению интеграции тех или иных глав государств СНГ. Тем не менее ясно, что реальные позитивные перемены необходимы всем государства Евразии. Только надежная и широкая социальная база понимания и отстаивания идеи сопряженности национальных интересов государств СНГ, особенно в самой России, сохранит геополитическое значение пространства СНГ, способного эффективно защититься совместно от попыток экономической, политической и даже военной экспансии со стороны более сильных соседей.

Еще одна "простая истина", которую следует иметь в виду: геополитические пространства - это историческая и географическая данность, и покинуть свое пространство не так просто. Выйдя из состава СССР, его бывшие республики, в том числе и Россия, не сменили своего географического места на планете. Не лишают ли некоторые политики, находящиеся во власти и в оппозиции к ней, народы стран СНГ шанса на поиск наилучших условий существования именно в той геополитической, социокультурной и информационно-коммуникативной, среде, в качестве каторой и предстает пространство СНГ?

Национальные интересы России в контексте обеспечения региональной безопасности
в Центральноазиатском регионе СНГ

Обратимся к взаимоотношениям России с независимыми государствами Центральной Азии (Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Туркмения и Таджикистан). К началу перестройки и последующему обретению независимости в странах Центральной Азии радикальные этнополитические настроения были актуализированы в меньшей степени, чем это представлялось в средствах массовой информации и выступлениях политиков союзного Центра. Более важным фактором было изменение позиции самой России, ослабление ее заинтересованности в сохранении государственного единства в этом регионе. При этом "новая элита" Российской Федерации не просчитала, какими серьезными геополитическими, экономическими, внутриполитическими последствиями, угрозами собственной национальной безопасности может быть осложнено дистанцирование России от интересов и проблем центральноазиатских государств. Что произошло в результате? Разрыв хозяйственных связей и потеря важных источников сырья, немалой части промышленного потенциала, действительно создавшегося за счет централизованных капитальных вложений, катастрофические изменения в судьбе миллионов этнических россиян, живущих в этих республиках, а также пророссийски настроенных местных национальных элит.

Неизбежным стало усиление в регионе позиций многовековых геополитических соперников России - Турции и Ирана, усиление присутствия в странах Центральной Азии сопредельных исламских государств.

Тем не менее дистанцирование России от Центральной Азии было не случайно: наша страна продвинулась дальше по пути модернизации. В Центральной Азии в начале 90-х годов объективная потребность перехода к рыночной экономике, правовому государству, гражданскому обществу ощущалась гораздо слабее, чем в нашей стране. Многим представлялось тогда, что если бы Россия и Центральная Азия оставались бы в составе одного государства, Россия из последних сил тянула бы этот регион вперед, а та не с меньшей энергией тормозила бы модернизационные усилия. Возможно, что исторически уже назрело установление новой дистанции между Россией и Центральной Азией, но, пока российские политики об этом размышляли, сама Центральная Азия начала выстраивать эту новую дистанцию со своей стороны.

С этой точки зрения показателен экспертный опрос по актуальным проблемам безопасности центральноазиатского региона, предпринятый казахстанским республиканским Центром изучения общественного мнения в конце 1995 года (Н.М.-в тот же год, когда был утвержден "Стратегический курс...").. В задачи опроса входило: оценка наличия степени угроз по национальной безопасности государств региона; определение иерархии угроз национальной безопасности; осуществление анализа факторов, влияющих на состояние национальной безопасности; оценка динамики угроз; выделение приоритетных мер по укреплению национальной безопасности.

Практически все эксперты отметили наличие угроз национальной безопасности, и наиболее чутко осознает эти угрозы Таджикистан (93%), затем Казахстан, Киргизстан, Узбекистан, Туркменистан. В целом же каждый второй эксперт оценил состояние в регионе как серьезное и потенциально содержащее угрозы национальной безопасности. Наиболее явный характер носят угрозы национальной безопасности Таджикистана. В опасной зоне находится Казахстан.

В последнее время и в государствах Центральной Азии произошло значительное концептуальное расширение понятия национальной безопасности, включив в себя помимо внешних угроз и следующие: угроза территориальной целостности государства: вероятность социальных катаклизмов; экономические угрозы, экологические угрозы; идеологическое или религиозное влияние, подрывающее устои государственности. И наконец, эксперты уже осознали масштаб угроз национальной безопасности, связанной с преступностью.

Другим критерием, дифференцирующим угрозы, выступил источник их происхождения: внешний или внутренний. В ходе опроса экспертам было предложено выделить из различных угроз национальной безопасности иерархию наиболее актуальных для Центральной Азии и региона в целом. Важно подчеркнуть, что экспертами практически не ощущаются источниками угроз западноевропейские страны, США и Турция. С другой стороны, весомым фактором угрозы представляется Россия в связи с тем, что там наблюдается нестабильная социально-экономическая и политическая ситуация. Эксперты оценивают как угрожающий для национальной безопасности рост народонаселения в Китае, связывая его с возможной экспансией этого государства в будущем. Следующим фактором угроз национальной безопасности рассматривается вероятное расширение ареала исламского фундаментализма. И наконец, эксперты полагают, что отсутствуют угрозы со стороны стран - участников НАТО, что на наш взгляд весьма проблематично.

Все это свидетельствует о том, что центральноазиатские государства, равно как и РФ, уже не являясь интегративными частями СССР - актора глобального противостояния времен холодной войны, еще не осознают степени глобальной и региональной обусловленности своей национальной безопасности. Самые разнообразные факторы влияют на уровень безопасности центральноазиатского региона. Это и геополитические факторы (обстановка в сопредельных государствах, вооруженные конфликты в непосредственной близости от региона, наличие возможных очагов межгосударственных конфликтов), внутриполитические факторы, такие как межнациональная напряженность, противоречия между территориями внутри государства, экономические кризисы, перенаселенность, преступность, идеологическое влияние и др.

Существеннным геополитическим фактором влияния на возможности обеспечения безопасности центральноазиатского региона является стабильность общественно-политической обстановки в России. Как известно, внутриполитические факторы могут активизировать геополитические, и наоборот. При анализе приоритетных мер укрепления региональной и национальной безопасности, политикам и экспертам в России, следует иметь в виду наличие феномена непаритетности восприятия центральноазиатскими экспертами целесообразности военных, военно-политических, внешнеполитических, экономических и иных мер по укреплению национальной безопасности в разных странах региона. Именно, исходя из этих разных ориентаций, Казахстан, Киргизстан, Таджикистан стремились к более тесному сотрудничеству на двухсторонней основе с Россией, в частности, по оборонным вопросам. Эксперты в Узбекистане и Казахстане уже к середине 90-х годов, осознали необходимость создания оборонного союза на базе СНГ, причем 74% экспертов в ходе опроса считали, что рано или поздно этот союз должен быть создан и он будет создан. Однако парадоксально, что политическая элита Узбекистан, не приняв в резон соображения собственных военно-политических экспертов, некоторое время в наибольшей степени дистанцировалась от подобной реалистической оценки своих собственных возможностей обеспечения военно-политической безопасности. Лишь недавние андижанские события 2005 года и целый ряд угроз национальной безопасности продемонстрировали необходимость углубления военно-политической интеграции евразийских государств Центральноазиатского региона, вследствии которой обеспечение национальной безопасности осуществляется в контексте региональной безопасности СНГ.

Весьма показательно, что в качестве стран, оказывающих позитивное влияние на уровень безопасности в регионе, центральноазиатские эксперты отнесли Россию, США, Турцию и Германию. Ко второй групп стране, оказывающих негативное влияние на состояние национальной безопасности в регионе, были относены Афганистан, Иран, Пакистан. В третью группу, не оказывающей никакого влияния, вошли Франция, Великобритания, Азербайджан, Армения, Украина, Белоруссия, Япония и Южная Корея.

Совет безопасности СНГ, Объединенный штаб государств-участников ДКБ ( Договора о коллективной безопасности ) должно было бы насторожить, что многие страны СНГ оказываются в представления экспертов на различных орбитах при определении задач обеспечения задач национальной безопасности. Отсутствует и понимание взаимообусловленности систем обеспечения национальной безопасности стран СНГ, корреляция этого признака близка к нулю.

Большой опасностью представляется спектр экономических угроз национальной безопасности, что проявилось прежде всего в значительном спаде производства и внешней уязвимости от ресурсов других стран. Этот вид угроз актуален для всех государств региона, за исключением Туркменистана, для которого более насущными предстают иные проблемы национальной безопасности.

В настоящее время спад производства в меньшей степени ощущается в Узбекистане. Однако сохраняется вероятна опасность социальных катаклизмов, ибо они являются прямым следствием актуализации роста экономических угроз, в связи с диспропорциями и дисбалансом субрегионального социально-экономического развития в различных экономико-географических районах внутри каждой страны. Все еще велик потенциал спонтанных социальных протестов в связи увеличением безработицы, с ростом инфляции, снижением уровня жизнеобеспечения.

Отсюда же отчасти проистекает угроза сепаратизма, углубления межэтнических противоречий и конфликтов, стихийных охлакратических выступлений социального протеста, в основе которых также зачастую лежат социально-экономические различия в развитии различных регионов внутри государства..

Так, мартовские события 2005 года в Киргизии, озвученные частью СМИ, как "продолжение бархатных демократических революций" "революция тюльпанов", "юрточной революции" (по Р.Отунбаевой), не выглядила в ТВ показе - "он лайн", в режиме реального времени политически организованным революционным противобрством. Мы не наблюдали демократических проявлений волеизъявления всей полиэтнической нации-согражданства, демонстриующей зрелые формы политической публичной борьбы, не услышали озвучивания либерально-демократических принципов, демократических общенациональных (надэтнических и надклановых) призывов к солидарным социально-политическим действиям. Наблюдаемые визуально события, с акциями мародерства и грабежами банков и магазинов, погромами государственных учреждений, из окон которых выбрасывались компьютеры и т.п., при полном бездействии в течение нескольких дней представителей правоохранительных органов и струкиур обеспечения государственной безопасности.

Аналогично, события мая 2005 года в Узбекистане вновь продемонстрировали отсутствие политической зрелости и демократических способов оформления политических действий. Не случайно социальные протестные выступления начались не с попыток наладить политический диалог и презентации программных социально-политических требований, а с погрома общественного хакимата, прокуратуры, других государственных учреждений и вооруженного штурма городской тюрьмы, с освобожлдением не политических, а нескольких тысяч уголовных заключенных из СИЗО г.Андижана. После жесткого подавления стихийного мятежа, более пятисот митингующих, в сопровождении "живого щита" из женщин и детей, явно не выглядивших политической оппозицией, перешла узбекско-киргизскую границу, где они надеялись получить политическое убежище и статус беженцев. Однако такой же, в свое время, была тактика отхода на другую таджикско-узбекску границу, банды Худайбердыева.

В лфициальном выступлении представителя Госдепартамента США прозвучала тогда озабоченность вспышкой насилия в регионе, но не в отношении действий властей Узбекистана, как это сделали некоторые либералы из Европарламента, а "в особенности со стороны членов террористических организаций, освобожденныхъ из заключения" толпой.

С неоднозначной позицией выступил известный российский политолог-международник В.Иноземцев (НГ, 16.05, 2005). С одной стороны, он вполне резонно полагает, что сложившиеся социально-экономические факторы, обусловившие массовую социальную депривацию, не привели к созданию нормальной политической оппозиции, и не могли не спровоцировать появление соответствующих радикальных организаций, избирающих методы террорисчтической борьбы. Но, с другой стороны, уважаемый политолог считает "верхом политической недальновидности применение вооруженных сил против беззащитных граждан", упуская при этом из вида, что далеко не все "беззащитные граждане" были беззащитны и безоружны, иначе они не могли бы убить и ранить десятки военных. К тому же они избрали тактикой действий, не гражданские иницмиативы и легальные методы публичной политической борьбы, а метод вооруженного мятежа. Многократные определения позиции И.Каримова, как "тупого самообмана", напрасно надеющегося дескать на то, что ситуация в Узбекистане нормализуется и т.п., демонстрируют, на мой взгляд, "извечные" либеральные илллюзии, что любые народные выступления являются демократическими, по определению. А осуждение позиции российского руководства, которое не поспешило стать медиатором-посредником в урегулировании конфликта, в неявном виде содержит призыв: а) к несанкционированному международным правом, и уставом СНГ, вмешательству во внутриполитическую жизнь суверенного государства; б) трансформации и расширению формата внутреннего социального конфликта; в) к повышению статуса и легимитизации стихийных "революционных" выступлений, не обретших четко выраженнного политического лидерства и политических требований, структурирования и институционализации, характеризующих политическую оппозицию.

Как в отношении этнократических режимов некоторых госцударствах Евразии, так и в оценке радикально-экстремистских действий плохо организованной оппозиции, выступающей как против власти, так и вообще против попыток социальной модернизации, неизбежной для эпохи глобализации, для характеристики проявления феномена глокализации (стихийного протеста локальных сообществ), скорее справедливо определение подобных режимов и социальных движдений, данное американским политологом Фаридом Закария. Он определил их в качестве "недемократических движений", "квазидемократий", характерных для трансформирующихся обществ, с опозданием вступающих в рыночные отношения.

Каковы современные способы научного познания социально-экономического потенциала сообществ "догоняющего транзитивного" этапа развития? При концептуальном осмыслении предпосылок и возможностей социально-экономического взаимодействия и развития для подобных трансформирующихся локальных сообществ, классические социологические и экономические теории не дают удовлетворительного объяснения, так как не раскрывают проблему взаимной обусловленности институциональных измененений и экономического роста. В них неадекватно интерпретируются различия в функционировании обществ и экономик, в использовании рыночных механизмов. Для понимания длительных успехов в одних странах и повторяющихся из века в век кризисов в других государства и сообществах, для историков это представляет особый интерес, продуктивна "клиометрия" (новая экономическая история) - модификация неоклассической теории, предпринятая Дугласом Нортом, за что он был удостоен звания Нобелевского лауреата в области экономики (1993). В клиометрии сохраняется исходное положение неоклассической социально-экономической теории об ограниченности ресурсов, конкуренции, аналитические инструменты микроэкономической теории. Дополнительно Д.Норт использовал методы статистического анализа и математического моделирования для оценки и переоценки исторических событий и их значения для будущего, для объяснения природы экономического роста и спада, взаимосвязи между политической стабильностью и динамикой экономического процесса, для теоретисческих исследований положительнгого эффекта института права собственности, и все это -в контексте фактора времени Рынок (по Д.Норту) - сложная структура, охватфывающая различные институты, законы, правила игры и определенные кодексы.поведения, типы социальных отношений и связей. Институты: формальные(законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения, структурирующие их взаимодействие. Все вместе они образуют побудительную структуру обществ и экономик. Институциональное развитие экономики происходит под влиянием взаимодействия между институтами (определяют "правила игры") и организациями ("игроками"). Организационные факторы -социальные, экономические, идеологические, политические - играют более важную роль, чем технические, так как ведут к изменению институтов, оказывающих существенное влияние на развитие экономики. Ключевая гнпотеза: когда существует неопределенность, экономический анализ должен принимать во внимание факторы времени и конфликтов в обществе. Систематические институциональные объяснения в историческом контексте являются, по мнению Д.Норта, важным условием обоснованнности научных исследований. Аппелируя к экономической истории Западной Европы от средних веков до Х1Х века, он показал, что предпосылками экономического развития стран являлись экономические стимулы, основанные на институционализации индивидуальных прав собственности.Экономическая же стагнация происходит из-за отсутствия институциональных изменений. Ключом к экономическому росту является эффективная институциональная организация экономики.

В условиях глобализации, дающих очень мало шансов для таких разобющенных стагнирующих локальных сообществ, какими выглядят трансформирующиеся общества не только в центральноазиатском регионе, но и в других государствах СНГ, особо значимо становление социально-экономических институтов - "интеграторов":

• Институты, утверждающие культуру и нормы социально-экономического взаимодействия транснациональных корпораций (Н.М.- при этом следует помнить, что высокотехнологические сообщества, глобальные ТНК отнюдь не нуждаются в институциональной организации взаимодействии со всеми представителями локальных сообществах; глобализацией востребованы лишь 5-7% населения).
• Местные, локальные сообщества, перед угрозой обреченности на продолженние длительной социально-экономической стагнации и деградации, нуждаются в институтах-субподрядчиках индустриальной эпохи (Н.М. -отсутствие, автаркия, или слабость национальных институтов-интеграторов, не дает стимулов к созданию взаимовыгодного международного регионального экономического сотрудничества, единого евразийском социально-экономического пространства, эффективного рынка товаров, труда и услуг).
• Осознание феномена атемпоральности социального времени и необходимости "в режиме догоняющего развития" создавать новые институты-интеграторы предполагает для власти (Н,М.- и не только в государствах центральноазиатского региона), необходимость формирования образа социального партнера: на национальном уровне и в региональном (евразийском) социальном, экономическом и политическом взаимодействии.

Неудовлетворенность населения уровнем и качеством жизнеобеспечения, условиями организации социально-экономической жизнедеятельности, настоятельно требуют трансформации существующих институциональных форм организации экономики, как на национальном уровне, так и институционального реформирования структур СНГ, в рамках ЕврАзЭС.

Следует постоянно иметь в виду, что вероятность социальных катаклизмов на пространстве Евразии тесно коррелируется, прежде всего с параметрами внутриэкономической жизнедеятельности, конкурентоспособности на рынке товаров, труда и услуг, формированием новых барьеров включения в вертикальную социально-статусную мобильность и горизонтальную (пространственно-территориальную) миграционную мобильность.

Угрозы территориальной целостности государства включают в себя и внешние посягательства, возможные и реальные, и внутренний сепаратизм. Проблемы территориальной целостности остаются и в XXI веке наиболее актуальными по прежнему для Таджикистана и Казахстана. Идеологические или религиозные влияния, в качестве угрозы национальным интересам, значимого фактора, существенно препятствующегося формированию подлинно демократического гражданского общества актуальны для Таджикистана, Туркменистана, и, в значительно меньшей мере для Узбекистана, чем это полагают некоторые российские политологи, формирующие свои взгляды о центральноазиатских проблемах опосредованно, на основании спорадического знакомства с публикациями в СМИ .

Экологические проблемы пока не воспринимаются в качестве приоритетных проблем национальной безопасности во всем регионе, но вместе с тем этот аспект для Казахстана, Туркмении и Узбекистана не мог не быть выделен экспертами в качестве существенного.

Общими для всего центральноазиатского региона являются угрозы национальной безопасности, связанные с преступностью. Они включают в себя терроризм, наркобизнес, нелегальную торговлю оружием. Этот признак наиболее выражен для Таджикистана и Киргизии, причем для Киргизии доминирующим является рост наркобизнеса (провоцирование наркобаронами активности участников мартовских событиях 2005 года вполне вероятно).

Серьезные проблемы национальной безопасности для региона, имеющее внутрирегиональную структурную специфику, сопряжены и с внешнеполитическими факторами. Политическим фактором, значимым для всех государств центральноазиатского региона, по-прежнему остается нестабильность и конфликтные ситуации в Таджикистане. Ситуация в Афганистане и общественно-политическая обстановка в Китае, в качестве угроз национальной безопасности, носят избирательный характер. Если первый фактор актуален для всех, за исключением Казахстана, то второй важен для Казахстана и Киргизии.

Экономический кризис в меньшей степени проявляется в Узбекистане, однако не всех областях экономическое положение стабильно. Такие долговременно действующие факторы, как перенаселенность и дефицит водных ресурсов, станут факторами угроз, которые могут перечеркнуть небольшой крен в сторону относительного благополучия, достигнутого на исходе 90-х годов. В XXI веке эти проблемы обострятся и встанут в повестку дня.

Россия уже сейчас чувствует, что демографическая компонента центральноазиатского региона в контексте социально-экономического кризиса является фактором, постоянного пополнения депривированных слоев экономических нелегальных мигрантов из этого региона.

Этот перечень серьезных проблем национальной безопасности в центральноазиатском регионе обусловлен в большей степени не внешними факторами, а внутренними. Бедность значительной части населения практически в каждой стране региона, наличие или отсутствие сильной социальной политики уже сейчас определяет и делает текущую стабильность весьма относительной и проблемной. Этот вывод можно с уверенностью распространить на все страны центральноазиатского региона.

Итак, в Центральной Азии переход к рыночным отношениям и осуществляется неравномерно. Различны и ориентации на экономическую интеграцию в ЕЭС СНГ. Туркмения характеризуется наиболее низким уровнем интеграции, и это притом, что она является сырьевым донором, поставщиком газа в Россию. Таджикистан отличается высоким уровнем военно-политической интеграции, имеющей характер полной политической и военно-экономической зависимости от российской политики. Узбекистан наиболее последовательно переходит к рыночным отношениям и к неявному, но дистанцированию от России. Казахстан, в силу этнодемографической структуры населения североказахстанских земель и ориентированности на снабжение энергоносителями из Уральского региона сохраняется в поле притяжения Российской Федерации. Необходимость решения проблем оборонного и военно-промышленного комплекса не могут не стимулировать максимальную ориентацию на интеграцию с Россией.

Киргизия первой из стран СНГ ввела национальную валюту и, без всяких консультаций с партнерами по МЭК СНГ вступила в ВТО, что должно было бы в большей мере насторожить участников Таможенного союза СНГ. Равным образом, также без предварительного согласования с Совбезом СНГ, с другими участниками ДКБ было принято решение о военно-авиационном базировании США (НАТО) на территории Киргизии осенью 2001 года.

Киргизия лишь в последние годы резко изменила свою выжидательную позицию, взяв курс на расширение интеграции с Россией. Были внесены коррективы в имевшую место, в начале 90-х годов, дискриминационную политику и квалификационно-кадровое представительство славянского населения республики, однако меры эти оставались все еще недостаточным, особенно в силовых структурах МВД и МБ. Возможно, что политика этнопротекционизма и коренизации правоохранительных органов, сопровождающаяся пополнением рядов МВД плохо обученными, в профессиональном отношении и склонными к коррупции, но "кланово близкими", сказалась в стремительном расширении проявлений социальной аномии на улицах Бишкека.

Сегодня уже подзабылось, но в контексте последних событий, стоит вспомнить, что осенью 1998 года были обнародованы факты об использовании территории Киргизии для нелегального транзита эшелона с боеприпасами, оформленных в Иране как гуманитарной помощи афганскому народу: 700 тонн боеприпасов были спрятаны под 300 тоннами продуктов для армии Ахмад Шаха Масуда. Так что и безопасность самих транспортных коммуникаций, и возможности использования территории для транзита оружия, нелегальных иммигрантов и наркотрафика еще более остро ставят проблему обеспечения региональной безопасности.

В этом же ряду стоит возможности ухудшения и без того непростых отношений между Таджикистаном и Узбекистаном. Достаточно вспомнить, контекст трагических событий ноября 1998 года в Ленинабадской области, когда вторжение боевиков М. Худобердыева осуществлялось из прилегающих районов Узбекистана.

Весь этот спектр угроз в ЦАР, при отсутствии в Совете Безопасности СНГ действенного механизма взаимной и коллективной ответственности, резко осложняет обеспечение как региональной, коллективной, так и национальной безопасности каждого из государств - участников СНГ.

Социально-политические аспекты обеспечения региональной безопасности СНГ в Закавказье

Закавказье еще в большей степени, нежели государства Центральной Азии, являются зоной жизненно важных интересов России, характер которых определяется как важностью геополитического положения региона для национальной безопасности, так и для перспектив социально-экономического развития.

Обеспечение стабильности на южных рубежах России, установление соседских и взаимовыгодных отношений между государствами и народами Закавказья должно стать приоритетной задачей внешней политики Российской Федерации в XXI веке. Эти международные отношения должны строиться на основе учета долговременным стратегических интересов России, обеспечения ее территориальной целостности, мира и спокойствия на Кавказе, с учетом реальной ситуации, складывающейся в настоящее время как на Кавказе в целом, так и в Северокавказском регионе Российской Федерации в особенности.

Расхожее мнение недальновидных политиков, будто закавказские республики в силу своего геополитического положения, интегрированности в экономику бывшего Союза "никуда не денутся" и будут всегда находиться в сфере влияния России, уже доказало свою опасную и авантюристическую несостоятельность.

Страны Закавказья прошли низшую точку экономического спада и активно ищут пути интеграции в систему мировых хозяйственных связей, стремятся участвовать в формировании новой структуры безопасности уже на основе НАТО (Азербайджан, Грузия). Несмотря на декларации о стратегическом партнерстве с Россией, наметилась тенденция, противоречащая нашим национальным интересам, по формированию коалиции в регионе, а также использования центральноазиатского региона в качестве внешней базы для сил антироссийской направленности.

В Закавказье, в первое десятилетие XXI века Россия вынуждена будет осуществлять свою политику в закавказских республиках в условиях продолжающейся здесь нестабильности, связанной с трудностями национально-государственного строительства, сохранением остроты межнациональных противоречий, а также последствий от разрыва хозяйственных связей с Россией и низкого уровня жизни населения. Основным дестабилизирующим фактором в регионе являются социальные последствия неурегулированных этнополитических конфликтов в Нагорном Карабахе, Абхазии и Южной Осетии.

В Закавказье во всех трех странах осуществлена денежная реформа, поддерживается достаточно надежно "валютный коридор", в соответствии с рекомендациями МБРР и МВФ.

Низким уровнем интеграции характеризуются отношения с Азербайджаном, где экономическое реформирование осуществляется при жестком авторитарном режиме государственного управления, оно максимально ориентировано на западные инвестиции в развитие нефтяной промышленности. Препятствием к углублению интеграции является возобновляющаяся время от времени транспортная блокада, осуществляемая в связи с чеченскими событиями, и спорадическое, неэффективное участие России в урегулировании карабахского конфликта.

За истекшее десятилетие было выдвинуто немало идей по разрешению карабахского конфликта. По материалам социологического опроса, проведенного в Армении объединением "Самоопределение" на вопрос о перспективах решения карабахской проблемы были даны следующие ответы: Карабах присоединяется к Армении ценой продолжения конфликта с Азербайджаном (34 %), Карабах входит в состав Азербайджана как автономная республика (24 %), Карабах становится самостоятельным государством и союзником Армении (42 %), в случае невозможности решить эту проблему таким путем, возможны варианты: Армения и Азербайджан становятся членами Евросоюза, и конфликт утихает (22 %), восстанавливается некое подобие СССР (14 %). На вопрос -о возможном членстве Армении в Совете Европы, путем отказа от Карабаха- положительно ответили 6 % опрошенных респондентов.

Для Азербайджана же наиболее приемлемо разработанное на Лиссабонском саммите ОБСЕ (1996) Заявление, поддерживающее принцип территориальной целостности Азербайджанской Республики наряду с признанием высокого статуса автономии Нагорного Карабаха.

Высокий уровень социально-экономической и военно-политической интегрированности демонстрирует лишь Армения, однако оно характеризуется отношениями одностороннего донорства и патернализма со стороны России, постоянными кредитами, практически безвозвратными инвестициями в народное хозяйство и военное строительство Армении, и практически стопроцентным кредитованием атомной энергетики.

Временной депутатской комиссией армянского парламента по изучению продуктивности использования иностранных кредитов и займов было установлено, что до половины общей суммы полученных кредитов использованы не по назначению, а то и просто разворовано (Э.-Б. Гучинова-Мкртчян, Р. Карапетян Бюллетень "Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов" январь-февраль 1999 г., с. 83-84). Вот некоторые официальные данные: российский кредит - 73, 7 млн. долларов США: 2.9 млн. долларов разбазарено, 39,73 млн. долларов предположительно присвоено. Ущерб составил 42,63 млн. долларов. Туркменский кредит - 34 млн. долларов США: 12 млн. долларов разбазарено, 13 млн. долларов предположительно присвоено. Ущерб государству составил 25 млн. долларов.

Грузия занимала до конца 90-х годов промежуточное положение в регионе, будучи связанной с Россией Договором о совместной охране границ и Соглашением о базировании контингента группы российских войск в Грузии. Однако экономическое присутствие России было перманентно недостаточным, и постоянная неудовлетворенность уровнем российского миротворчества в Абхазии, наряду с принятием как должного миротворческих посреднических усилий на протяжении ряда лет в Южной Осетии, при забвении данного обстоятельства к 1999 году привело уже сначала к декларативным высказываниям руководства Грузии о необходимости пересмотра участия Грузии в системе коллективной безопасности СНГ и о целесообразности сохранения военных баз России на территории Грузии, а затем и соответсвующие политические демарши и действия, повлекшие, в дальнейшем отказ от предоставлении своей территории для военных баз РФ и от совместной охраны границ.

Три неурегулированных крупномасштабных конфликта на территории Закавказья и в Чечне привели к тому, что не обеспечивается полноценный транспортно-коммуникационный обмен. В результате неудовлетворенные социально-экономические интересы стимулируют изменение внешнеэкономических приоритетов и внешнеполитической ориентации стран закавказского региона. Армения в военно-политическом и оборонном отношении ориентируется на Россию, в торгово-экономическом и финансовом отношении максимально разворачивается в сторону Ирана, где существует сильная армянская диаспора.

Азербайджан и Грузия заинтересованы в максимальном усилении позиций Турции и европейских стран - лидеров экономического взаимодействия Европейского сообщества и Черноморского экономического союза, а также приветствуют присутствие экономических интересов США в регионе.

В течение первого десятилетия XXI века, не исключена апелляция Грузии и Азербайджана к структурам НАТО, к попыткам обеспечения присутствия структур НАТО и ОБСЕ в урегулировании своих крупномасштабных региональных этнополитических конфликтов, главным образом в Абхазии и Карабахе. Этому способствует сценарий развития "косовских событий" в Югославии.

Главным фактором, определяющим внешнюю политику Азербайджана и Грузии, к XXI веку становится каспийская нефть и пути ее транспортировки. Действия США и ряда европейских стран и Турции зачастую направлены на вытеснение России из региона, поощрение закавказских лидеров к дистанцированию от России. Страны Запада открыто продекларировали свои жизненные интересы в Закавказье. Они стимулируют иллюзию будущих дивидендов от возможного членства закавказских республик в НАТО. Особую активность в регионе проявляет Турция, открывшая, в частности, двери своих учебных заведений для подготовки офицеров азербайджанской армии. На этом фоне Азербайджан игнорирует предложения России по оформлению правового статуса Каспия, предпринимает односторонние шаги по фактическому закреплению Каспийского моря на национальные сектора.

Возможны различные сценарии развития событий, но ясно одно: либо Россия сохранит свое присутствие в регионе, либо будет окончательно вытеснена "третьими" странами. Последнее обстоятельство ставит под вопрос территориальную целостность и социально-политическую стабильность и безопасность самой России на Северном Кавказе. На закрепление России в Закавказье необходимо привлечение всех возможных ресурсов, а также активизация миротворческих усилий России, изменение характера, направленности и приоритетов всей закавказской политики.

Необходима разработка программы долгосрочного экономического сотрудничества России с закавказскими государствами, опирающаяся на уже сложившиеся в прошлом кооперационные связи, транспортные и энергетические системы; необходимо также направленное стимулирование и расширение активности российских компаний в Закавказье.

Сохранение информационно-коммуникативного и образовательного пространства предполагает направленные целевые усилия на углубление культурно-гуманитарного сотрудничества со странами Закавказья, используя при этом такой все еще сохраняющийся ресурс, как тяготение населения этих стран к русской культуре, сохранение полного цикла образования (в Азербайджане) на русском языке.

Большое значение для обеспечения социальной компоненты региональной безопасности имеет максимальное сохранение экономического, гуманитарного, военного присутствия России в Закавказском регионе и сохранение сотрудничества, взаимодействия, создание стратегического, долговременного партнерства в Закавказье. Особенно важно осознание необходимости добиться решающего перелома в урегулировании конфликтов в Закавказье. В противном случае роль Российской Федерации не только как ведущего посредника миротворчества может быть утеряна, но и Закавказье в целом может быть утрачено для реализации здесь российских стратегических интересов в XXI веке.

Хотелось бы предостеречь от поисков возможности урегулирования крупномасштабных конфликтов в Закавказье, исходя из принципа признания равносубъектности противоборствующих сторон, при решении вопросов о политическом статусе Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха. Подобные предложения способны заблокировать потенциальный миротворческий мандат России или же расширение допуска для России в качестве посредника в урегулировании конфликта и привести к еще более тяжким социальным последствиям.

Социальные основания актуализации проблем региональной безопасности в восточноевропейских странах СНГ

Как известно, Белоруссия, Украина и Молдова зависят от поставок российского сырья и энергоносителей. Украина на 80 % зависит от российских и туркменских энергоносителей, максимально включена в процесс маятниковой трудовой миграции, в том числе особенно интенсивно в северные ресурсодобывающие регионы Российской Федерации. На 70 % промышленное производство на Украине не выходит на конечную продукцию, так как зависит от кооперации с другими странами СНГ. Однако позицию Украины характеризует максимально негативное отношение к расширению и ускорению интеграции, как с Россией, так и в рамках СНГ, на основе многосторонних соглашений. Эта особая позиция простимулирована Европейским сообществом, главным образом - Германией. Украина склонна сознавать себя в качестве крупного европейского государства и требует паритетного отношения России.

Белоруссия наиболее склонна к углубленной интеграции, что продиктовано жесткой экономической ситуации на конкурентном европейском рынке, недостаточностью собственных ресурсов и осознанием глубокой взаимозависимости от кооперации в СНГ. Все это подвело Белоруссию к более высокому типу участия в интеграции, что привел к созданию союза Россия-Белоруссия.

Следствием августовского дефолта 1998 года и последующего российского кризиса надолго стало резкое снижение интереса населения Белоруссии к белорусско-российской интеграции.

По материалам опроса Независимого института социально-экономических и политических исследований (в сентябре 1998 года) впервые за несколько лет доля опрошенных, высказавшихся всего лишь за добрососедские отношения независимой Белоруссии и России, превысила 50 %. Неоднозначно воспринимают белорусы и высокий уровень интеграции с Россией для обеспечения международной и национальной безопасности. Социальные ожидания скорых позитивных результатов союзных отношений пока еще не сбылись, а осознание возможных негативных последствий этого шага присутствует в ответах опрошенных.

И, наконец, небезынтересным является учет не только официальной позиции нынешнего руководства Белоруссии по вопросу военно-стратегического союза с Россией, но и мнение простых белорусов. Число сторонников военного союза с Россией (19,8 % чуть менее, чем вдвое, превышает число сторонников членства в НАТО (11,6 %). Однако большинство опрошенных респондентов (60,8 %) все же предпочитает, чтобы Белоруссия имела статус независимого нейтрального государства.

Социологический анализ реальной ситуации в странах СНГ выявил определенную иерархию ориентации на интеграцию.

1. Наиболее ориентированы на ускорение интеграции Белоруссия, Киргизия, Казахстан, Таджикистан, а на максимальное донорство со стороны Российской Федерации - Армения.

2. Узбекистан и Туркмению характеризуют сдержанное отношение к интеграции, упование на свой сырьевой потенциал, скрытое стремление к изменению баланса интересов в регионе путем поиска экономических партнеров за пределами СНГ. Украина живет в ожидании финансово-кредитной поддержки и инвестиций с Запада.

3. Азербайджан, Грузия, Молдавия - страны, на территории которых произошли крупномасштабные этнополитические конфликты, что формирует у них опосредованное отношение к интеграции внутри СНГ, в зависимости от степени решенности конфликтов и посреднических усилий России в урегулировании конфликтов. Тем не менее, заинтересованность в экономической интеграции имеет место.

Во многом неудовлетворенность позицией России в посреднической миротворческой деятельности, сдержанностью в отношении практической экономической интеграции побудило Грузию, Азербайджан, Украину, Молдавию и Узбекистан, в свое время к налаживанию субрегионального сотрудничества, без участия России. Эти страны образовали некое подобие блока в СНГ -ГУУАМ - по первым буквам названия государств, с продекларированием возможности создания и военной компоненты.

Наличие в Закавказье зон крупномасштабных конфликтов, характеризующихся формулой "ни мира, ни войны", и фактически отторгнутые, автономно/сепаратно управляемые территории, в условиях "прозрачности" границ и полной правовой аномии являются наиболее благоприятными путями транзита наркотиков, контрабанды, оружия. Таким образом, зоны "горячих точек" являются источниками новых угроз национальной безопасности России и других стран СНГ.

С другой стороны, эти же территории представляются некоторым политическим деятелям "центристско-силовой ориентации" возможным и реальным рычагом давления на независимые государства с целью усиления их военно-политической зависимости от России. Постоянное лоббирование последней позиции обусловило неоправданно высокие безвозвратные дотации путем предоставления оружия, льготных кредитов, сырья, материальных ресурсов и т.д. в "горячие точки". Все это неуклонно ослабляет возможности влияния и авторитет России.

При определении приоритетов в отношениях со странами СНГ следует исходить не из умозрительных заключений некоторых "аналитиков", склонных закладывать конфессионально-идеологические, языковые, культурные и демографические параметры для построения иерархии сотрудничества, определяющим должно быть осознание долговременных социально-политических и экономических интересов России.

И если в первой половине 90-х гг. доминировала тенденция развития двухсторонних отношений - политических и экономических, то, вступив в XXI век, эту громоздкую и нерациональную структуру двухсторонних связей по отраслевому принципу необходимо сменить реальным полнокровным многосторонним сотрудничеством, направленным на реализацию задач по решению конкретно-осязаемых назревших социальных проблем. Социальные детерминаны определяют их решение в следующей соподчиненности:

1) обеспечение региональной безопасности СНГ (обеспечение общего военно-стратегического пространства, совместная охрана границ, поэтапное вхождение в Таможенный союз, совместная миротворческая деятельность);

2) экономическая и экологическая безопасность (сейсмологической и техногенной): Каспий, Арал, Чернобыль и т.д.), исключающее в принципе одностороннее донорство и сырьевую эксплуатацию. Обеспечение взаимовыгодной экономики, безопасности транспортных коммуникаций и их стабильности. Наиболее перспективен путь к интеграции через реальное приграничное деловое региональное социально-экономическое сотрудничество, не предполагающее расширения бюрократических наднациональных структуры, подобных МЭК СНГ, представляющих собой слабое и неэффективное подобие СЭВ;

3) защита прав личности, национальных меньшинств, решение гуманитарных проблем образования, культуры, информации.

Приоритеты евразийского сотрудничества должны определяться экономической целесообразностью и национальными интересами России, а не идеологемами и патерналистской психологией. В контексте переосмысления стратегии обеспечения евразийской безопасности необходима новая модель интеграции, исключающая силовые методы и способы ее реализации.

Все страны СНГ являются наиболее перспективными рынками сбыта российской продукции: машиностроения, станкостроения, продуктов нефтехимии, легкой промышленности, части электротехники и энергоносителей. Для России сохраняется высокая степень потребности в цветных металлах, хлопке, некоторых видах продовольственной продукции и отчасти в создании совместных предприятий нефтехимической продукции, машиностроения, кораблестроения, новых высокотехнологических производств. Сохраняется потребность в полномасштабном восстановлении выгодных технологических цепочек сотрудничества и производственной кооперации, тем более, что еще сохранены русскоязычные трудовые ресурсы для подобной широкой социально-экономической и производственной интегнрации.

Особенно актуальной в XXI веке становится для России проблема вывода из орбиты влияния западных стран и Турции некоторых стран СНГ, в первую очередь Украины, Азербайджана и Грузии, в центральноазиатском регионе-Киргизии и Узбекистана.

Россия, равно как и все государства СНГ в XXI веке заинтересована в создании на постсоветском пространстве новой системы безопасности и сотрудничества. Отношение со странами Евразии объективно есть и будут основным внешнеполитическим приоритетом для России. Представляется, что эта задача останется приоритетной во внешней политике.

Если мы не сможем уже на исходе первого десятилетия ХХ1 века вновь создать максимально благоприятные международные условия по периметру своих границ, мы не сможем решать задачи обеспечения внутренних реформ (социальных и экономических). Без обеспечения безопасности в ближнем зарубежье, в "мягком центральноазиатском подбрюшье России", в "жестком закавказском треугольнике" российских интересов, без надежного восточноевропейского "санитарного кордона" - устойчивое социальное развитие самой России в XXI веке будет весьма и весьма проблематичным.

Альтернативы созданию на пространстве СНГ коллективной системы безопасности, углубленного экономического и гуманитарного сотрудничества, при условии, что мы осознаем адекватно задачи обеспечения собственной национальной безопасности - у России нет.

Россия, свернутая геополитически в пределах национальных своих границ, неспособна, в будущем защитить не только национальные интересы, но даже минимизированные интересы отечественных сырьевых, олигархических финансово-промышленных групп.

С 1992 года - года создания СНГ, доминировали центробежные тенденции, и новая международная структура многими воспринималась как переходная модель для "цивилизованного развода".

Однако идентификация национального суверенитета с отказом от сложившихся экономических и гуманитарных связей, которые расценивались как "путы", препятствующие национально-государственному возрождению, наряду с иллюзией (почти по И.Ильфу и Е. Петрову), что "Запад нам поможет" оказались не вполне состоятельными даже для Азербайджана с его нефтяным консорциумом - "контрактом века". Разумеется, новые внешнеэкономические связи, помимо связей с Россией, сложились у каждой страны СНГ, однако негативные последствия дезинтеграции они не компенсируют даже в малой степени.

Реальностью стала разноскоростная и разноуровневая интеграция России с различными странами СНГ:

• наивысшая форма интеграции - союз России и Белоруссии;
• углубленная интеграция в экономической и гуманитарных областях, с созданием Таможенного союза, вначале четырех государств - России, Белоруссии, Казахстана и Киргизии, - в 1999 году после присоединения к нему Таджикистана взят курс на интеграцию уже пяти стран;
• третий уровень двухсторонних межгосударственных связей с Украиной, Азербайджаном, Узбекистаном, Молдовой, Туркменистаном.

Б.Н. Пастухов, будучи первым заместителем Министра иностранных дел Российской Федерации, констатируя, что интеграционные процессы в Содружестве проходят сложно и противоречиво, предостерегал от "диктата, навязывания одними своей воли другим", полагая, что "интеграция, ее различные формы и уровни - это свободный выбор, никто никому ничего не навязывает" ("Независимая газета". 15.01.97).

Соглашаясь по сути, зададимся при этом вопросом, укрепляет ли СНГ практика заключения двухсторонних соглашений? Вряд ли, вспомним, что развал Советского союза начался именно с курса на двусторонние отношения.

Главной целью внешней политики России в связи с угрозами, возникающими вследствие национально-государственного становления стран СНГ в постсоветском пространстве, вне позитивного влияния и лидерства со стороны Российской Федерации, является создание заново благоприятного международного окружения, способствующего разрешению проблемы противодействия попыткам использования ситуации временного ослабления позиций России для нанесения ей экономического, культурного, политического ущерба.

Процесс избавления от иллюзий, связанных с провозглашением суверенитета бывшими республиками СССР, в том числе и Российской Федерации, продолжается, но протекает он сегодня в крайне болезненных формах. Сказываются также последствия того, что в результате проводимых реформ преобладающей оказалась сырьевая направленность экономики. Сырьевой подход к решению геополитических проблем, в современном мире, где царствуют новейшие компьютеризированные технологии, недостаточен.

Многим кажется очевидным, что в интересах обеспечения национальной безопасности России в XXI веке следует реализовать более дифференцированный подход в области безопасности в рамках СНГ. Это должно проявиться, прежде всего в ужесточении подхода и оценок к действиям тех стран - членов СНГ, в политике которых проявляются антироссийские тенденции. Например, фактор украинской задолженности может быть использован, и, возможно уже сыграл свою роль, в пресечении попыток определенной части политической и экономической новой украинской элиты предпринимать откровенно недружественные шаги по отношению к России, ее национальным экономическим интересам.

Особое значение обретает модель союзных российско-белорусских отношений, динамика развития которых вполне может определить ситуацию и в сфере обеспечения региональной безопасности и темпы реинтеграции всех стран СНГ в XXI веке. Геополитические, военно-стратегические, а также долгосрочные экономические перспективы этого союза должны стать одним из главных приоритетов политической линии России по отношению к Содружеству Независимых Государств.

Вместе с тем сохраняющаяся разноголосица и несогласованность действий при решении стратегических и геополитических вопросов должна быть преодолена, по возможности в кратчайший срок. Внешняя политика России может быть более прагматичной и жестко скоординированной, во имя перспектив ее безопасного развития в XXI веке. Это позволит обеспечить во взаимоотношениях со странами СНГ интересы национальной безопасности, как принято в "цивилизованных" странах мира, избавившись от спонтанных и конъюнктурных решений во имя "злобы дня".

В прошлом, союзные республики, даже тяготясь подчас давлением московского безграничного централизма партийно-советской системы, тем не менее, были сопричастны беспредельным просторам и огромным ресурсам СССР. Общим достоянием была ее военная мощь, отдельные части единой страны могли забыть о собственной безопасности и о незыблемости своих внешних границ.

Страны СНГ, стремясь избавиться от нежелательных сторон прежних взаимоотношений, и в XXI веке по всей видимости постараются сохранить положительные стороны былой интегрированности.

Есть очень много экономических, социальных, гуманитарных, военно-политических и других оснований для того, чтобы принадлежность евразийского геополитического региона СНГ и особые права внутри него воспринимались всеми его частями как серьезные ценности, необходимые для обеспечения как национальной, так и региональной безопасности.

Приоритетным направлением обеспечения национальных интересов России должно стать сохранение пророссийской ориентации в широких слоях населения государств СНГ, а также прежде всего среди представителей гуманитарной, политической, военной и финансовой элит, при направленном стимулировании демократизации и русофильства общества и его социальных институтов в каждой стране. Позиции России традиционно сильны в таких сферах, как язык, образование, культура, наука, информационный обмен и т.д.. Однако, воздействие соответствующих структур дальнего зарубежья неуклонно возрастает. Если нынешние тенденции сохранятся, то уже возможно появится в странах СНГ поколение, для которых исторический образ России окажется нейтральным или даже враждебным.

В интересах национальной безопасности крайне важно увеличивать гуманитарное сотрудничество со странами СНГ, что позволит в XXI веке обеспечить кадровый задел для углубления и расширения интеграционных процессов и в других областях. Следует разработать и осуществить программу поддержки российского культурного влияния в СНГ. Для этого необходимо непрерывно поддерживать деятельность русскоязычных образовательных учреждений в странах ближнего зарубежья, средств массовой информации, обществ дружбы, расширять теле- и радиовещание на русском языке, что позволит сохранить и воспроизводить необходимую социальную базу восприятия и усвоения достаточного уровня информационно-культурного российского присутствия в странах СНГ. Это должно привести к сохранению в сопредельных государствах не только элиты, но и пророссийски ориентированных широких слоев населения, которые воспринимают Россию как стратегического партнера, связанного общностью исторической судьбы.

Представляется, что на повестке дня в XXI веке стоит проблема не "цивилизованного развода", а напротив создания эффективной субрегиональной системы поддержания баланса национальных интересов и региональной безопасности, поиска и путей достижения углубленной региональной интеграции стран Евразии, в рамках расщирения стратегического сотрудничества СНГ, при активном участии России.

Нам нельзя упускать из вида, что уже к концу 90-х годов начали действовать не только центробежные, но и центростремительные силы в Евразии: Равновесие их устанавливается в ходе самоорганизации всей геополитической системы и этот процесс в значительной мере носит объективный характер.

Европейские государства давно осознали, что они слишком малы, чтобы действовать на мировой арене в одиночку, и что их отдельные усилия недостаточны для эффективной защиты своих национальных интересов и обеспечения европейской безопасности в целом. История первой и второй мировых войн подтверждает обоснованность этой позиции, реальность "страхов" и "угроз" европейской безопасности. В дезинтегрированной послевоенной Европе результатом осознания этого обстоятельства стал "План Маршалла", были созданы предпосылки для создания Европейской союза, в рамках которого предполагается даже частичный отказ от таких атрибутов государственного суверенитета, как национальная валюта, таможня и т.п. Это стало региональным ответом на новое понимание задач обеспечения национальной и региональной безопасности в XXI веке.

Страны Евразии сегодня стоят перед аналогичным "вызовом". Все постсоветские страны не смогут войти в Европейское сообщество, и в XXI веке им поневоле придется создавать его аналог на собственном географическом пространстве Евразии. Однако эпоху монопольной геополитической ответственности Москвы, эпоха отождествления российских и евразийских интересов завершилась. Страны СНГ также должны разделить с Россией ответственность за будущее коллективной евразийской безопасности, объектом которой являются не этнократические и олигархические элиты, а полиэтнические нации-согражданства, которые сегодня так трудно обретают новую гражданскую идентичность.

Формирование новых постсоветских идентичностей: возможна ли транзитивность осознания этносоциальной, национальной и евразийсколй идентичности?

За прошедшие полтора десятилетия произошла коренная трансформация межэтнических отношений, возникли и укрепились новые представления о национальной идентичности. Существуют две формы групповой идентичности: этническая идентичность-по культуре, гражданская (национальная) идентичность- по политической лояльности. Пребывая в постоянном диалоге, в конкурирующем взаимодействии, они отражают существование наиболее мощных форм солидарного группирования людей- в этнические общности и государственные образования.

Ценностные ориентации, представая в качестве сложных, определенным образом сгруппированных принципов (по Ф.Клакхону) придают целостность и направленность разнообразным мотивам мышления и деятельности, в том числе участвуют в формировании определенных идентичностей.

После распада СССР и образования Содружества независимых государств, практически перед каждым бывшим советским гражданином встала актуальная задача осмысления новых ценностных ориентаций определения своей новой национальной идентичности, соотношения гражданской и этнической идентичности.

Под гражданской, национальной идентичностью принято понимать осознание своей причастности к сообществу граждан того или иного государства.

Формирование национальной идентичности предстает фундаментом социально-политической жизнедеятельности, важной частью функционирования социально-политической структуры, обеспечения национальной безопасности, основным объектом которого является народ каждой страны. Принимая во внимание то обстоятельство, что народонаселение всех стран СНГ полиэтнично, постоянный поиск путей оптимизации межэтнических отношений становится объективно необходимым условием достижения социально-политической стабильности, межэтнического согласия и межконфессионального мира. Это, несомненно ключевая задача государственного и социального управления, без позитивного решения которой вряд ли возможно динамическое функционирование и развитие новых постсоветских государств.

Отмечая особо значимую роль ценностных ориентаций в формировании новых постсоветских идентичностей, возможно, имеет смысл, в контексте заявленной, наряду с другими обсуждения темы самоидентификации населения в государствах Евразии, и, остановиться подробнее на основных концептуальных подходах современного социологического анализа проблемы этнической идентичности.

При конструктивистском подходе в исследовании этнической идентичности - как формы социальной организации культурных различий (по Фредерику Барту), предполагается, что центральное место занимает понятие этническая граница (etnic boundari). Этническая граница: а) определяет группы на основе внешней или внутренней категоризации (в результате воздействия исторических, экономических, политических факторов и ситуаций); б) идентичность - вопрос сознания, и зависит от самопредписания, в той мере в какой индивиды разделеляют общие представления и действуют на основе этих представлений; в) первичную значимость имеют только те культурные характеристики, которые используются для маркировки различий и групповых границ, а культурные стандарты используются для оценки и суждений на предмет этнической принадлежности; г) ключевую роль в конструировании этноидентичности играет этнополитическая мобилизация, имеющая политические цели лидеров, а не "волю народа" (культурную идеологию группы).

В противовес конструктивистскому подходу, широко распространенное традиционное марксистское определение этнической общности (социокультурной) общности как "исторически устойчивой формы общности людей", предполагает в структуралистском (позитивистском) социологическом анализе существование глубоких культурных оппозиций для оформления как этнической, так и надэтнической идентичности и консолидации.

Однако проблема, по мнению члена-корреспондента РАН, историка и этнополитолога В.А.Тишкова, состоит в том, что понятие "мы" крайне ситуативно и иерархично. Самоидентификация - это целая линия выборов ценностных этнокультурных или иных ориентаций достижения, включения, сохранения доступной коллективной принадлежности, либо создания новой коалиции групповой солидарности. Это явление "относительной инаковости" описано Дрю Глэдни (США) на примере конструирования многоуровневой идентичности среди дунган, уйгур и казахов, проживающих на территории Китая, государств Центральной Азии и Турции. Подобная ситуация характерна для этнокультурного пограничья, где фиксируется симбиоз культур и меняющаяся под влиянием внешних обстоятельств локальная идентичность.

В условиях незавершенности оформления новой национальной (общегражданской надэтнической) идентичности, локальная этноидентичность отражает и определенную степень незрелости формирования этносоциальной идентичности титульного народа, не преодолевшего в процессе самопределенияя себя в качестве своего рода государствообразующего этноса, семейно-родственных, этнородовых (джузовых), этнотерриториальных (Север-Юг) клановых оппозиций.

События весны 2005 года в Киргизии и Узбекистане дают серьезный повод задуматься еще раз о степени завершенности и перспективах дальнейшего формирования новых национальных идентичностей.

Когда же рассуждают о понятии "они", якобы ключевой для сохранения постоянной оппозиции в межэтнических отношениях, то в большинстве плюралистических обществ этнические границы и межэтнические отношения сводятся не к определению чужаков, а к взаимодействию с соседними и хорошо знакомыми "другими". Именно так оформляются новые идентичности. Научному сообществу стран СНГ, еще предстоит сообша и детально разобраться в какой мере все это характерно для формирования новых постсоветских идентичностей?

В современном российском этносоциальном и этнополитическом дискурсе можно отметить существование определенных отечественных вариациаций представлений об этнических идентичностях. 1)Этнические общности, на основе культурно-исторических различий, конструируются и существуют в результате целенаправленных усилий социальных групп, особенно со стороны государства. Суть их составляют коллективные представления, разделяемые индивидуумами, о принадлежности к общности - идентичности, а также возникающая на ее основе солидарность. 2) Границы этнокультурных идентичностей и содержание подвижны и изменчивы, ситуативны, что делает существование этнической обшности реальностью отношений, а не реальностью набора объективных признаков. 3) Конструируемая социокультурная идентичность, определяется целями или стратегиями солидарной ответственности перед лицом внешних вызовов (угроз), организации общего контроля над ресурсами и политическими институтами, обеспечения социального комфорта в рамках культурно гомогенных сообществ.

В сложной современной этнополитической реальности, проблема заключается в парадоксальной ситуации одновременной институционализации (делимитации) и размытости национальных/политических, социальных, социокультурных границ, многообразии новых форм идентичности являющихся основой групповой солидарности в эпоху постмодерна. Формирование социальной идентичности, как известно, преимущественно осуществляется следующим образом: а) на основе солидаризации с новыми ценностными ориентациями о национальных и социальных интересах и готовности к их защите; б) на основе солидарности с доминирующими в социальной жизнедеятельности и общении моделями поведения, служащие ориентирами для распознавания "своих" референтных локальных этнокультурных групп и общностей.

Концептуальное определение солидарности как основы идентичности широко представлено в классических социологических парадигмах структурализма, критической социологии, в социологии постмодерна; интерпретативной социологии, феноменологии, этносоциологии, социально-культурной антропологии, социальной психологии. Интегрируя различные парадигмы, можно выделить основные подходы к определению солидарности как основы идентичности: 1) в качестве "естественной" социально обусловленной солидарности, в следствии социальной дифференциации (общественного разделения труда); 2) узко корпоративная целевая основа солидарности; 3)социокультурная основа самоопределения как основы солидаризации-идентичности с этнической общностью, с субрегиональным, региональным сообществом; 4)социально-психологическая основа солидаризации: в когнитивном подходе в исследовании социальной идентичности А.Тешфела и Дж. Тернера; исследованиях этнической идентичности в СНГ (В.В Гриценко, Н.М.Лебедева, Г.У.Солдатова, В.Н.Павленко, Л.И.Науменко, А.Н.Татарко); теория интеллектуально воспринимаемой угрозы (У.Стефан и К.Стефан); исследования межэтнической толерантности и др.; 5) информационно-коммуникационная, транснациональная "сетевая" солидарная основа идентичности.

Наиболее плодотворными были попытки изучения новых форм идентичностей: во взаимосвстали с проблемой межкультурных взаимодействий и изучением факторов влияющих на межэтническую толерантность специалистами в области кросс-культурной психологии (Brewer & Campbell, 1976; Kalin & Berry, 1980; Bocner, 1982; Berry J.W.& . M. Pleasanis, 1984; теория интегрально воспринимаемой угрозы идентичности Stephan & Stepan, 1985; Гриценко В.В.,2002; Лебедева Н.М.,1997. 1999, 2002; Солдатова Г.У., 1998; Т.Г.Стефаненко, 2004); в контексте этносоциального исследования социальных факторов структурно-статусной и социо-культурной основы идентичности изучались этносоциологами (Арутюнян Ю.В., Губогло М.Н., Дробижева Л.М., Маликова Н.Р., Савоскул С.С.); социологами (теория социальной идентичности Дж.Тернера и А.Тешфела; дискурсивный анализ идентичности как основы групповой солидаризации (В.А.Ядова), социального конструирования новых идентичностей этнополитологами (Э. Геллнер, 1991; П.Бурдье, 1993; Бергер, Лукман, 1995; В.В.Коротеева, 1999; В.А.Тишков, 2003; Э.Хобсбаум, 1998; Rothschild 1994; Brass 1991; Esman 1994) и др.

В рамках внимания к проблеме интерес вызывали теории, пытающиеся объяснить конфликты идентичности. Особый резонанс в начале 90-х годов обрела далеко не бесспорная концепция Семюэля Хантингтона. Этнокультурные различия в представлении Хантингтона имеют значение межцивилизизационного противоборства, ибо "в нарождающемся мире основным источником конфликтов будут уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество будут определяться культурой. Наиболее значимые конфликты будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям:(по С.Х.-это культурная общность высшего ранга, определяемая такими чертами, как язык, история, религия, обычаи, институты, самоидентификация)". Самое главное межкультурное и межцивилизационное различие видится им в религии. Культурным различиям придается не только социальный, но и политический смысл. По мнению Хантингтона, современные общества характеризуются высокой степенью ориентации на достижение социальной мобильности, развитой системы профессиональной стратификации, основанной на достигутых статусах; традиционные же общества определяют стабильная структура, иерархия, основанная не на достижениях, а на сословной или кастовой принадлежности, предписанных статусах, в результате чего в социальных отношениях на первый план выступают члены семьи, рода, общины. Предельная жесткость предвзятого западноцентристского стереотипа и этнических предубеждений звучит в его утверждении, что "В исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской и православной культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от государства". Не случайно, американоцентризм концепции С.Хантингтона подвергся критике не только в России, но и на Западе, так как современная западная и российская социология исходит из признания того, что традиции не только наследуются, но и изменяются.

Традиция и современность не исключают друг друга. В любом обществе есть культурные традиции и иннновации в культуре, а современными обществами могут быть и не западные страны (Япония, Турция). К тому же современная наука отмечает и негативные последствия постиндустриальной модернизации, которые благом не назовешь (рост экологических бедствий, техногенных катастроф, чрезмерной индивидуализации, социальных травм), которые порождают, кстати и новые этнокультурные облики социальных движений. Участники социальных движений не находятся лишь под влиянием ситуаций, но и производят последние. Они определяются одновременно и своими культурными ориентациями и социальными конфликтами, в которые они включены. Поэтому, по мнению французского социолога Алена Турена под "культурными ориентациями не имеются в виду ценности, противоположные ценностям противника, но напротив, общие с ним и определяющие ставку конфликта" (с.42). Так, конфессионально-культурные и цивилизационные различия, в противовес концепции С.Хантингтона не стали границами, барьером для создания широкой международной антитеррористической коалиции, а ближневосточные исламские сообщества не солидаризировались в конфликте с талибами Афганистана и режимом Саддама Хуссейна в Ираке.

Понимание культурной специфики не возводится российскими этносоциологами в ранг непреодолимого барьера, и тем более не рассматривается в качестве причины "столкновения цивилизаций", препятствием для углубления Евразийского диалога, поддержания, сохранения и воспроизводства социокультурной компоненты формирования в будущем евразийской идентичности..

Проблемы взаимодействия культур, межэтнических отношений нередко становятся проблемами политического звучания. Позитивная же практика межэтнических отношений в многонациональных городских и социальных средах базируется гораздо чаще на межэтнической толерантности, ибо повседневное взаимодействие оказалось бы невозможным без знания языка друг друга, уважения к культурным традициям, обычаям, нормам поведения.

Новая этнополитическая реальность, после распада СССР, разделив население на нетитульное и титульное, обусловила и различия в формировании новых идентичностей. В ситуации вынужденного конструирования своей новой национальной и этнической идентичности оказались миллионы граждан новых независимых государств. Для титульного населения, преобладающего по численности, укоренненного, да еще и этноним которого совпадал с названием государства, формирование новой гражданской идентичности, происходило более органично, ибо обе важнейшие формы групповой идентичности - этническая (этнокультурная и этнопсихологическая) и гражданская (политическая) совпадали (Савоскул, 1999,с.91). Нетитульное же население повсеместно острее переживало кризис советской идентичности и необходимость самоопределения новой гражданской идентичности.

Проблема усугубилась, на начальном этапе строительства национальной государственности, когда преобладающей опорой его конструирования, в некоторых новых постсоветских государствах, становилась идеология этнонационализма. В политике этнонационализм, усилиями этнократических элит, стремился закрепить в массовом сознании представлениие о естественном праве самоопределения этнонации - в этнонациональное государство, о признании приоритетности титульного этноса во всех сферах жизнедеятельности, и об институциональном закреплении статуса этнического меньщинства за нетитульным населением. В случае слабости структур государственного управления и гражданского общества, национализм имеет тенденцию базироваться и мобилизовываться на этнических различиях, на этнонационализме, а не на идее, что каждый, независимо от этнической принадлежности наделен равными правами как гражданин, что требует в национальной политике реализации концепции гражданского, а не этнополитического национализма (Дробижева Л.М. и др., 1996).

Усиление международной взаимозависимости и процессы глобализации породили не только транснациональные корпорации, международные институты и структуры, институциональные нормы международного права, но и парадоксальные этносоциальные явления происходящие в контексте (и параллельно) интенсификации международного взаимодействия и межэтнического общения. На постсоветском пространстве СНГ, повсеместно актуализируются национальные и субрегиональные, движения этносоциальной солидарности: происходит реэтнизация деятельности транснациональных социальных групп и сообществ. С усилением международной коммуникации, информации, миграции возникают новые "сетевые этносоциальные облики" коммунитарности и солидарности локальных и диаспорных этносоциальных сообществ и групп. Возобновляются притязания на нормативное и политическое определение и международное признание особых коллективных прав не только суверенных государств, но и этносоциальных сообществ и групп, с общими интересами и ценностями. Наряду с утверждением рациональности универсальных ценностей (западного образца), оформляются идеологемы особой значимости специфики этнокультурных ценностей. Мультикультурализм и ревитализация этнических культурных ценностных ориентаций выстраивают новые барьеры социальной дифференциации. Возникают маргинальные этносоциальные сообщества и новые проблемные ситуации социальной депривации, аномии и этносоциального неравенства. В трансформирующихся полиэтнических сообществах поляризуется взаимное межэтническое восприятие. Утверждаются в одновременной конкуренции, и конструируются новые представления об индивидуальной, социально-статусной, этносоциальной, расовой, этноконфессиональной, национальной (общегражданской), цивилизационной и глобальной идентичности и т.п.

Политические уступки (признание легитимными особых социально-политические статусов, привелегий, преференций, льгот) этносоциальной идентичности провоцируют этнополитические и региональные международные конфликты. Это подрывает основополагающие принципы международного права, оформивших традиционную систему международных отношений: признание национально-государственного суверенитета, территориальной целостности и политического представительства государства в международных отношениях.

Международное признание новых суверенных государств одновременно означало и признание правосубъектности нового гражданства для всего постояннного населения. Для большинства представителей нетитульного населения массовый процесс признания нового гражданства (за исключением Латвии и Эстонии) изначально носил формальный либо вынужденный характер, обусловленный самим фактом постоянного проживания в республиках, рядом других житейских обстоятельств. Формальная регистрация гражданами новых государств отнюдь не означала отсутствия проблем формирования и соотношения гражданской и этнической идентичности. Об этом свидетельствуют данные этносоциологических опросов, проведенных в начале 90-х гг. Так, в первой половине 90-х гг., для большинства русских, проживающими за пределами Российской Федерации (в республиках Узбекистан, Киргизия, Казахстан, Молдова и др.) предпочтительным представлялось получение двойного гражданства, которое в международном праве предстает скорее исключением из правил (Израиль). На то время, лишь меньшинство однозначно определилось со своей новой гражданской идентичностью, сознательно избрав одно гражданство - страны проживания или российское. Рост ценностных ориентаций на обретение российского гражданства (и не только среди этнических россиян), с одной стороны отражал массовое переживание острого кризиса союзной идентичности и компенсацию ее утраты, трансформацию посредством обретения новой российской гражданской идентичности. Ценностные ориентации этнических россиян (русских, татар, башкир и др.) на гражданство РФ, содержали признание России своей настоящей Родиной в силу преобладания этнокультурных ценностных мотивов в формировании идентичности, индивидуально-личностного ее самоопределения.

С конца 90-х гг., для значительного числа этнических россиян проживающих в новых независимых государствах, изменились мотивации избрания гражданства государства проживания. Восприятие себя "советскими людьми" осталась не более чем у четверти опрошенных, в основном пожилых людей. В новых независимых государствах эта ностальгически-протестная идентичность составляла не более нескольких процентов. В Казахстане, незадолго до принятия закона о гражданстве, уже в декабре 1994 года этот показатель среди казахов составлял 2%, у русских - 24%.

Ценностные ориентации обретения новой гражданской идентичности в максимальной степени стали соотноситься с избранием позитивной стратегии адаптации (приспособления) в новой социально-политической реальности, наряду со стремлением сохраненить и поддерживать позитивную этнокультурную идентичность. Это явилось одновременно и формой демонстративного проявления политической лояльности, признания легитимности происшедших изменений и новых международно-государственных отношений.

Однако всем структурам государственного и социального управления, во всех евразийских государствах СНГ следует постоянно держать в центре внимания межэтнические отношения. Необходимо помнить, что в ситуациях сооциальной дезориентации и дезадаптации, утраты социальных гарантий безопасности вследствии разрушения нормативной социально-политической системы в условиях полиэтничного сообщества являются кумулятивными факторы провоцирования крупномасштабных этносоциальных конфликтов, с актуализацией социального феномена политически мобилизованной этничности. Социальными последствиями межэтнических конфликтов становятся массовые социальные травмы и социальнол-психологические следствия (рост негативных этнических стереотипов, ксенофобии.

Растущий дисбаланс этносоциальных и этнополитических интересов на межличностном и межгрупповом уровнях, между новыми социальными структурами и этнополитическими сообществами, возникновение все новых нетрадиционных угроз безопасности на локальном, национальном и региональном уровнях обеспечения безопасности обусловливают необходимость специально-научного социологического познания проблемных социально-экономических, этносоциальных ситуаций и социальных явлений, угрожающих безопасности социума, эти же факторы обуславливают необходимость совместного поиска социальных технологий, способствующих нейтрализации угроз жизненно важным интересам личности и общества.

Всем нам предстоит, преодолевая издержки глокализации, идти по долгому пути овладенния демократическими формами народовластия. Стремление к достижению баланса национальных интересов в контексте обеспечения региональной безопасности объективно обуславливают необходимость организации совместного поиска оптимальных стратегий усиления евразийской нтеграции, предполагая в перспективе возможность углубленного осознания и конструирования принципиально новых социальных параметров интегративной региональной евразийской идентичности.

Имея ввиду сложность формирования новых национальных идентичностей и необходимость прогнозирования и предупреждения конфликтности в межэтнически х отношениях, представляется необходимым, чтобы ученые России, других постсоветских государств, сообща приложили усилия для поддержания совместного научного поиска. Инициатива сотрудников новой кафедры исторического факультета МГУ, организовавшего представительную международную коллективную экспертизу на тему: "ЕврАзийский диалог: исторические связи и перспективы" заслуживает солидарной поддержки научного сообщества.

Нашей общей задачей является раскрытие специфических и универсальных компонентов формирования новых идентичностей в условиях множественных социальных и культурных взаимодействий, постмодернизационной трансформации социальных отношений и неопределенности социальной адаптации. Пора осмыслить и принципиально новый опыт социальных отношений граждан новых независимых государств, во всех сферах жизнедеятельности: социальной, экономической, политической, социокультурной.

Особого и отдельного, углубленного внимания заслуживает проблема позитивного конструирования новой групповой идентичности, на основе признаков сходства ценностно-нормативных ориентаций. Нам надо прояснить каким образом происходит преодоление постмодернистского кризиса идентичности (по типу сепарации, сегрегации) и реализуется потенциал возможностей оформления позитивной национальной (общегражданской) и региональной идентичности. Возможно, что действительно настала пора актуализироватьвсе еще не реализованную, но плодотворную идею о евразийском содружестве новых наций и проанализировать возможности конструирования ценностных ориентаций формирования новых идентичностей в контексте сопряженности с социальными перспективами интегративной евразийской идентичности, имеющей гораздо более глубокие корни и базовые ценностные основания, чем формирующаяся общеевропейская идентичность.

Нам еще предстоит осмыслить влияние процессов интенсификации международных контактов, коммуникации и информации, внутренних и внешних взаимодействий (роль информационных и образовательных структур, соотношения актуализации демократических, культурных и нормативных ценностей (правовых и моральных), с этнокультурными традициями и инновациями у граждан СНГ. Актуальной целью будущих международных научных исследований в странах СНГ представляется выявление социально-экономических и ценностно-нормативных реалий для реализации потенциала социальной компоненты региональной интеграции.

Научное осмысление постоянно возникающих проблем в межэтнических отношениях и внимательное изучение выводов и рекомендаций компетентного научного сообщества - залог конструктивного их решения в практической деятельности национальных институтов государственного и социального управления, согласованной с гражданскими инициативами неправительственных организаций, различных структур гражданского общества. Повышение эффективности коллективной транснациорнальной (международной) научной экспертизы в оценке позитивных перспектив потенциала евразийского социального партнерства, несомненно будет способствовать выработке оптимальной стратегии взаимовыгодного социального взаимодействия, базирующегося на интегративных идеях гражданского, межэтнического согласия и межконфессионального мира, способствующего социальной модернизации и демократизации. Представляется, что коллективная экспертиза и эвристические идеи евразийского интеллектуального сообщества могут внести свою скромную лепту в осмысление проблем достижения социально-политической стабильности, национальной безопасности, баланса национальных интересов, основных параметров устойчивого национального и социального развития государств Евразии.

Литература

• Арутюнян Ю.В. Трансформация постсоветских наций. М.."Наука", 2003.
• Безопасность Евразии.Энциклопедический словарь-ежегодник. М, 2003.
• Бжезинский З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М., 1999.
• Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991.
• Гудков Л. Негативная идентичность. М., "ВЦИОМ-А", 2004.
• Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации. М., "Мысль", 1996.
• Идентичность и конфликт. М., Московский Центр Карнеги. 1997.
• Идентичность и толерантность. М., Изд-во "ИЭ РАН". 2002.
• Науменко Л.И. Этническая идентичность. Проблемы трансформации в пост-советский период; Маликова Н.Р. Этнические стереотипы в контексте политизированной этничности; Павленко В.Н. Разновидности кризиса социальной идентичности в Украине;. /Этническая психология и общество. М., 1997.
• Лебедева Н.М. Новая русская диаспора. М., "ИЭА РАН", 1995.
• Маликова Н.Р. Методологические основания социологии международных отношений./ Россия и социальные изменения в современном мире. "Ломоносовские чтения -2004", том 2, М., МАКС Пресс, 2004.
• Савоскул С.С. Русские нового зарубежья: выбор судьбы. М., "Наука", 2001.
• Савоскул С.С. Этнические аспекты постсоветской идентичности. /Общественные науки и современность. 1999, ?5.
• Тишков В.А. Этнология и политика. М., "Наука". 2001.
• Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. ?1.
• Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 г. СПб, 1998.
• Banks M. Ethniciti: Anthropological Constructions. London; New York, 1996.
• Brass P. Ethnicity and Nationalim: Theory and Comparasion. New Delhi, 1991.
• Brubaker R. Nationalis Reframed: Nationhood and the National Question in the New Europe/ Cambridqe, 1996.
• Smith A. Nationalism and Modernism. L, 1998.