ЗВЕЗДА И ЛИРА

Юрий ГЛАЗКОВ (летчик-космонавт СССР):

ПОЛЕТ

Фантастический рассказ

 

Как и многие в юности, Сын мечтал о небе. Правда, нынешнее небо планеты было тяжелым и смрадным, цвета окисленного свинца, с грязными, набухшими облаками, низко стелющимися над городами и полями. Сын мечтал о Другом небе. Откуда-то из глубин памяти ему представлялось голубое, высокое и чистое небо с белыми, легкими облаками, плывущими в золотистых лучах желтой звезды, дающей тепло и радость существования. Но живущие на планете не видели своего светила. Его от них отгородила непроглядная оболочка. И только рассказы и фильмы космонавтов могли передать планетянам всю красоту Космоса и звезд, среди которых была и та, которая дала им Жизнь. Верилось и не верилось. Космос снился Сыну почти каждую ночь... и нежилая, красивая планета, плывущая в том, что называли Вселенной. Он любил эти сны и каждый раз, просыпаясь, с тревогой и болью возвращался в реальность своей планеты. Ее жители были угрюмы, они разучились улыбаться, их покинула радость Жизни. Театры, стадионы давно стали пустыми... Планета еще жила, но сама Жизнь на ней угасала и была похожа на агонию.

Космические корабли поднимались в космос и опускались на планету вновь, доставляя все более страшные картины ее умирания. Космонавты работали. Некоторые из них погибали по дороге туда, за облака, или при возвращении обратно. Некоторые остались в космосе, навечно застыв в холодных, промерзших кораблях, летящих среди ярких и немигающих звезд. Живущие на планете скорбили, но посылали в космос новые экипажи, пытаясь все-таки найти путь к спасению планеты. Надо было во что-то верить.

'Зачем они возвращаются в этот отвратительный мир лжи и горя? Я бы хотел долго лететь среди прекрасных лучей и улететь далеко-далеко к изумрудной планете, где живут такие же, как и мы, но с большими и умными глазами'.

- Расскажи мне, Сын, о планете-сне, - сказал однажды Отец.

Сын был еще молод, он стеснялся своих снов и своей мечты. Запинаясь и краснея, он начал свой рассказ:

- Планета уже давно кружится у Железной Звезды, греясь в ее лучах. Когда смотришь на нее издалека, то она кажется живой, даже больше напоминает голубой глаз, будто кто-то смотрит внимательным взглядом. Небо планеты нежно-синее. Ветер гуляет над ней, разнося песнь деревьев и трав, гор и долин, на морях и океанах поднимаются волны, на кораблях надуваются паруса, и они бегут вперед и вперед. В лесах и травах много животных, насекомых - они бегают, ползают, скачут. В чистых, прозрачных водах плавают удивительные рыбы. Они живые, Отец. И разумные там счастливы. Они поют песни! Представляешь! Они танцуют, читают стихи, работают, радуются и любят друг друга! Они добрые, Отец, планета их понимает, а они понимают ее. У них рождаются красивые, здоровые дети. Дети продолжают дело отцов... Они дышат чистым воздухом, Отец, они ходят без масок, и на улицах их городов нет кислородных заправок... Ты не поверишь, в их небе летают птицы... Там...

- Ты вырос, Сын, а как еще наивен. Ты ведь рассказал о нашей планете. Вернее, о ее молодости. Да, так было. Было, правда, давно...

- А почему же теперь не так? - Искренне удивился Сын. - Разве так, как сейчас, было не всегда?

- Не всегда. Ошиблись наши прародители, ошиблись деды и отцы, да и мы тоже.

- Как же это, Отец?

- Ты знаешь, Сын, я журналист. В архивах я смог прочитать много книг, журналов, газет. Я сумел заглянуть в наше прошлое, понял наше будущее. Сначала мы понимали Природу, а она понимала нас. Мы жили в дружбе, дополняли друг друга. Мы, разумные, были тем ветром, который должен был разнести споры Жизни по Вселенной. Но вдруг наступило время Недоверия, и начался стремительный бег к краху... Больше самолетов, больше пушек, больше спутников-шпионов, больше... больше, больше. Страх и Недоверие гнали нас все дальше и дальше в соревновании 'кто сильнее'... и планета страдала, чахла, прожигая то, что она копила для нас миллиарды лет. Газеты и журналы кричали о покорении водной стихии, захлебывались от восторга. Ордена, медали, премии сыпались на грудь ученых и тех, кто стоял у штурвалов. А на поверхности морей и океанов широко разливались нефть, мазут, бензин. В них задыхались и умирали киты, дельфины, рыбы. Ядерные отходы, яды губили все живое. Появились растения-убийцы. Моря стали гниющими сточными ямами. Смерть поселилась в морях и океанах.

Мы восторгались огромными электростанциями, а расплатой за бегущую по проводам энергию становились затопленные поля, остановившиеся реки, болезни, расползающиеся вокруг. Заводы-гиганты, из чрева которых лились реки расплавленной стали и чугуна, выбрасывали в небо дым, гарь, серу, кислоты... Умирали птицы, задыхались животные и мы, умирали деревья и травы. Мы спасли себя масками. Но нельзя же надеть маски на животных, рыб и птиц! Сын с ужасом смотрел на Отца, он никогда не видел его в таком отчаянии.

- Да, да... - продолжал Отец. - Даже деревья начали умирать. Да что там деревья. Умирали города. Кислотные дожди съедали здания, съедали камень, уничтожали посевы. Города становились похожими на тронутое оспой лицо. Все говорили о прогрессе, о светлом будущем, которое где-то рядом, не за горами, а оно так и не пришло. Нас становилось все больше и больше, а поля, моря и реки уже не могли прокормить всех. Масса неразрешенных проблем захлестнула нас: проблема питания, проблема транспорта, проблема народонаселения, проблема прав... Все это переплелось в один клубок, не имеющий ни начала, ни, к сожалению, разумного конца. Нужно было всего, буквально всего больше и быстрее. Сейчас, сегодня, сию минуту. Металла, пашни, цемента, энергии. Мы метались: то искали спасения в химии, то в атоме, то в космосе... и появлялись 'Титаники', Чернобыли, 'Треннеры', 'Челленджеры'. Одна война, другая... Небо заслонили самолеты, ракеты, воду - корабли и подводные лодки; пестициды, гербициды: все в землю, все в воду, все в воздух, все в нас. Мы безнадежно больны. Вот так-то, Сын. Вода - отрава, пища - яд, воздух - удушье, любовь - и та стала смертельно опасной. Я тоже в этом виноват.

- И что же? - ошеломленно прошептал Сын.

- Мы стали понимать, что нам скоро негде будет жить, что мы погубили планету. Тогда мы бросились в космос. Мы думали, что это спасение. Но оказалось совсем не так...

И он прикрыл рукой стопку бумаг, испещренных словами. На верхнем листе было написано: 'Мы приблизились к осуществлению нашей мечты...'

Шли годы. Сын вырос, стал журналистом: Он умел писать правду о планете, о морях и реках, о заводах и полях, о небе, о космосе. Его репортажи были правдивы и трагичны. Его любили и ненавидели. Он поднимал волны возмущения и гнева в тех, кто жил в мире, созданном его родителями. Мир взбунтовался против своей истории, против себя, против отравы, против тухлых рек... против, против, против.

Зачем атом? Зачем космос? Зачем, зачем, зачем? Наступила пора отрицания. То, что казалось спасением, стало казаться бедой. Но от этого жизнь не стала легче. Бесстрастные картины планеты, переданные телекамерами, уже не волновали. Нужно было что-то громкое, притягательное, нужно было вдохнуть боль и вопль в увиденное из космоса. Журналист в космосе! Сын придумал эту идею. Она охватила всю планету. Газеты, журналы были полны броскими лозунгами: 'Хотим правду', 'Трезвая оценка превыше всего', 'Хватит монополии ученых в космосе', 'Хотим видеть планету нашими глазами'. Мир жил и ждал чего-то.

Сын был крепок и умен. Он готовился к полету. С упоением работал на тренажерах, летал на самолетах, прыгал с парашютом, проводил часы изнурительной работы под водой, мерз в тундре и изнывал от жары в пустыне. Он все терпел. Падал в изнеможении, но вставал и делал все вновь и вновь. Он работал. Он держался. Жизнь сжалась, превратившись в сложный тренинг, тренинг сегодня, завтра, даже во сне. Шаг за шагом шел он к своему старту.

'А как же те, кто проходил это пять, шесть раз? Что оставалось им для жизни? Годы провести в космосе, годы подчинить, готовности к полету? И опять их тянет туда! Почему? Что там, в этом космосе?' Много он передумал, но ответов так и не нашел. Нужен был полет.

Сын взлетел в космос. Полет был коротким, увидеть и почувствовать он был должен много. Невесомость невзлюбила его. Он мучился, голова распухала от обилия крови, сердце стучало редкими, ощутимыми ударами. Он рассматривал в плывущем окне планету, и ему хотелось тошнить. В иллюминаторе где-то далеко внизу или вверху, он так и не сумел решить - где именно, проплывала обезображенная планета с развороченными пространствами, с серыми смрадно-жирными пятнами городов, с искореженными горами, с черными озерами нефти в морях и океанах. Жизнь внутри невесомого механизма была мучительной. Взгляд его все чаще отрывался к звездам. Они были чистыми. Там могла быть планета его снов и мечтаний. Он смотрел, запоминал, фотографировал, записывал, думал.

Спуск был еще труднее, перегрузка сдавливала грудь, до ломоты вжимала в кресло. Дыхание превратилось в сплошной стон, в хрип. Корабль все глубже зарывался в атмосферу, он летел в бушующем пламени, огонь лизал иллюминатор, их трясло, бросало, давило. Что-то взрывалось то тут, то там. Он смотрел на своих товарищей, и силы каждый раз возвращались к нему с их спокойствием. Стремительный бег корабля прервался сильным рывком, и началось плавное скольжение. 'Слава богу, обошлось', - подумал он.

Что-то опять загрохотало, корабль подпрыгнул, ударился и, прокатившись, успокоился. 'Сели', - решил он. Командир что-то деловито нажимал. И тут он почувствовал свою планету. Тяжесть навалилась сразу на каждую частичку его тела. Руки стали тяжелыми, словно в них влили свинец, голова кружилась, ноги противно подрагивали.

- Больше ни за что! - вырвалось у него. Его друзья понимающе улыбнулись.

- Не переживай, у всех так было. Отойдешь и опять потянет туда, - пообещал командир.

Но они ничего не поняли.

Сын вспомнил черную глубину, яркую желтую звезду, восход и заход в космосе... и ему стало страшно. Гораздо страшнее, чем перед полетом, чем перед спуском, который грозил роковым ударом о Землю... Почему? Медленно, слишком медленно он осознавал это.

Он увидел то, что стало навек недоступно планетянам. То, что они никогда не увидят, умирая на своей отравленной планете. Нужны ли им теперь его слова? Какими они должны быть? И чем - лекарством или утешением обманутым? На что они способны? Есть ли эти нужные слова вообще в природе? Вопросы один тяжелее другого били в сознание. Казалось, все будущее Планеты зависит теперь от него одного. И поэтому, а не из-за недавней невесомости, колени подгибались, собственная тяжесть гнула к земле. Но все равно надо было встать и сделать первый, самый трудный, шаг.

Навстречу будущему своей Планеты.

Далее...