Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.philol.msu.ru/~slavphil/news/concurs2010.doc Дата изменения: Mon Apr 19 12:05:11 2010 Дата индексирования: Tue Oct 2 11:56:30 2012 Кодировка: koi8-r Поисковые слова: закат

ИТОГИ СТУДЕНЧЕСКОГО КОНКУРСА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПЕРЕВОДА
C БОЛГАРСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ

2010 года

Организаторы конкурса:

филологический факультет и факультет иностранных языков и регионоведения
Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова при
содействии Посольства Республики Болгарии в Российской Федерации и
Болгарского культурного института в Москве.

Участники конкурса:

? МГУ имени М. В Ломоносова, филологический факультет;
? МГУ имени М. В Ломоносова, факультет иностранных языков и
регионоведения;
? МГУ имени М. В. Ломоносова, исторический факультет;
? Санкт-Петербургский государственный университет, факультет филологии
и искусств;
? Государственная академия славянской культуры, филологический
факультет;
? Государственная академия славянской культуры, Тверской филиал,
филологический факультет;
? Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет,
филологический факультет;
? Белорусский государственный университет, филологический факультет;
? Бердянский государственный педагогический университет (Украина),
Институт филологии.

Всего: около 40 участников.

Жюри конкурса:

председатель:

? доцент З.И. Карцева, филологический факультет МГУ имени М. В.
Ломоносова;

члены жюри:

? доцент В.Н. Гливинская, факультет иностранных языков и регионоведения
МГУ имени М.В. Ломоносова;
? доцент И.В. Платонова, факультет иностранных языков и регионоведения
МГУ имени М.В. Ломоносова;
? доцент О.А. Ржанникова, филологический факультет МГУ имени М. В.
Ломоносова;
? ст. преподаватель Е.В. Тимонина, филологический факультет МГУ имени
М. В. Ломоносова.

Конкурсные задания:

Г. Господинов «Кристин, която маха от влака»;
В. Георгиев «Бягство».

Победители конкурса:

1 место Григоренко Юлия, МГУ имени М. В. Ломоносова, факультет
иностранных языков и регионоведения, 5 курс;
2 место Костив Оксана, МГУ имени М. В. Ломоносова, факультет
иностранных языков и регионоведения, 5 курс;
3 место (2 участника) Пучина Алена, Санкт-Петербургский государственный
университет, факультет филологии и искусств, 4 курс;
Пинхасик Ирина, Белорусский государственный университет,
филологический факультет, 3 курс.

I место

Григоренко Юлия
МГУ имени М. В. Ломоносова
факультет иностранных языков и регионоведения, 5 курс


Георги Господинов


Кристин, которая машет из окна поезда

Она так решила - махать всем.
Поезд двигался по Центральной Европе, оставив позади Татры, по
преисполненному славянства пейзажу, мимо длинных рядов скошенной люцерны,
одуванчиков и ромашек. Мак по обе стороны рельсов словно сошел с ума. У
меня складывалось впечатление, что центральноевропейские железнодорожные
компании существуют главным образом на средства от продажи опиума. Солнце
уже заходило, и закат в этих равнинах обещал быть бесконечным, а
свесившаяся из окна Кристин отсвечивала, будто сделанная из металлической
фольги. Вдруг вспомнилось: как считают некоторые, одного взмаха крыла
бабочки достаточно, чтобы изменить мир.
Она обернулась и заявила, что никакая она не бабочка. и уж тем более не
металлическая. Иногда Кристин проявляла поистине удивительные способности.
Она опять высунулась из окна и энергично замахала рукой какому-то пожилому
крестьянину, по совместительству центральноевропейцу. Тот ее заметил,
поколебался секунду, даже, как мне показалось, смущенно огляделся и помахал
в ответ.
- Ну вот, - обернулась снова Кристин, - похоже, я его здорово
порадовала!
- Ты здорово вмешалась в его жизнь, - ответил я. - Представь себе теперь,
как этот человек возвращается домой к стареющей жене, которая ему уже
порядком в тягость, подкидывает сена ослику, дает каши поросенку, загоняет
в хлев овец и садится перед домом на покореженное сиденье от грузовика. И
все это время, представь себе, ты не выходишь у него из головы. Вдобавок ко
всему ты ужасно напоминаешь ему одну женщину, воспоминания о которой он
затолкал так далеко, что не смел думать о ней вот уже 38 лет. И чем больше
он думает и отпивает анисовки - а он между делом взял бутылочку, - тем
яснее ему становится, что все в его жизни прошло мимо, как вот этот поезд.
Просто поезда не останавливаются здесь, в его развалившейся, крошечной,
грязно-жёлтой, как залитая мочой стена вокзального туалета, жизни. И в эту
минуту на порог выходит его жена, в вылинявшем халате в розовый цветочек, и
кричит, чтобы он прекратил напиваться и шел домой ужинать, а он не смотрит
на нее, и так ему муторно, что даже не хочется швырнуть в нее бутылкой. И
как будто тот самый поезд спустя 38 лет возвращается и медленно проезжает
по нему. Ужасающе медленно.
Я почувствовал, что мое воображение стало набирать какую-то садистскую
инерцию, и замолчал. Кристин сидела у окна, свернувшись калачиком, и
смотрела на меня чуть ли не со страхом.
- Ты серьезно?
- Я тебя предупредил. Нельзя вмешиваться в чужую жизнь, даже просто
помахав рукой. Иногда, сама того не ведая, ты можешь обернуться чьей-то
судьбой.
- Глупости. Как это отвратительно - сочинять обо всем какие-то истории.
И чтобы показать, насколько она уверена в своих словах, Кристин резко
развернулась к окошку и нарочно помахала путевому обходчику, по стойке
«смирно» стоявшему в слегка великоватой ему униформе совсем близко к
проходящему поезду. Он остался все таким же строгим, только выразительно
приподнял брови, и, пока мог, следил глазами за машущей из окна Кристин.
Уверен, он еще как минимум несколько минут стоял вот так, сильно вывернув
голову влево. Кристин и правда была неотразима в затянувшихся сумерках.
- Почему он мне не ответил, а?
В голосе ее была такая обида, и в глазах - обвинение, как будто ответ
был скрыт в известной одному мне истории. Я объяснил, что обходчик сейчас
на работе и, если бы он замахал рукой, машинист мог бы истолковать этот
жест по-своему.
- Несмотря ни на что, ты ему понравилась, - заметил я, - и
определенно могу сказать: он едва удержался, чтобы не помахать тебе в
ответ.
Тут она скорчила гримасу, призванную выразить крайнюю степень
незаинтересованности тем, понравилась она какому-то путевому обходчику или
нет. Но вскоре бросила как бы между прочим:
- И все-таки, если я ему так понравилась, мог бы и ответить, чего бы ему
это ни стоило.
- Я уверен, что он уже жалеет. Только представь, что он таки не сдержался
и стал размахивать руками как. - я хотел сказать «как клоун», но это бы
ее обидело, поэтому я продолжил. - Машинист сразу же подумал бы невесть
что. Может, он перешел бы на другой путь и мы бы сейчас приближались к
несущемуся навстречу поезду. Тогда твой обходчик вообще потерял бы всякую
возможность увидеть тебя снова. Полагаю, что все это промелькнуло в его
голове и удержало его.

Эта версия определенно ей понравилась, но она ожидала услышать историю
до конца.
- Только не пытайся мне подсунуть очередной ужас.
Я заверил Кристин, что эта история совсем другая и в этот раз она очень
удачно вмешалась в жизнь юного железнодорожника. Мне пришлось рассказать со
всеми подробностями, как с этой минуты для него каждый поезд стал не просто
поездом, а возможным носителем самого прекрасного, что ему доводилось
видеть в жизни. И как все пассажиры отныне будут видеть влюбленного
обходчика, ищущего кого-то взглядом в окнах проезжающих поездов.
Слушая эту историю, Кристин упустила возможность вмешаться в судьбу
молодой семьи с детской коляской, трех цыганят, восторженно махавших руками
возле какого-то шлагбаума, одной старушки и двух собак.




Васил Георгиев


Бегство

1. Бегство
Темнеет.
Ты плачешь уже десять минут и становишься похожа на огромное и
агрессивное заплаканное чудовище, сидящее рядом со мной и готовое в любой
момент совершить какую-нибудь глупость. Поэтому, выйдя в туалет, я просто
ушел. Открыл осторожно дверь, а потом закрыл ее, уже не так осторожно.
Лифт был на этаже, я зашел в него, старый деревянный лифт с
характерным запахом, нажал выступающую цилиндрическую пластмассовую кнопку,
послышался скрежет подъемного механизма, и кабина со стоном двинулась вниз.
Пока лифт ехал, я задумался, не прочистить ли нос, но отказался от этой
идеи, поскольку времени до первого этажа оставалось совсем мало и меня
могли увидеть через стеклянное окошечко в двери лифта.
Однажды наступит момент, когда все то, что мы только что сказали друг
другу, перестанет иметь значение.
Потом наступит момент, когда все то, что мы сказали друг другу, больше
никто не будет помнить.
И в конце концов наступит момент, когда в какой-нибудь вонючей дыре в
аду меня будет преследовать банда заплаканных агрессивных чудовищ вроде
тебя, от которых, как я думал, я отделался еще на земле.
Но здесь тебе не удастся меня настигнуть. Достаточно оставить
открытой дверь лифта внизу, ведь я знаю, что ты не сможешь спуститься по
лестнице на своей инвалидной коляске.
2. Бегство
Я резко встал из-за стеклянного столика, мы слушали Эрику Баду, то
есть, я слушал Эрику Баду, а ты ревела изо всех сил, но я не слышал тебя, а
слышал только свои шаги, резко направляющиеся к туалету. Ты знаешь, с
какими проблемами я хожу по-большому - сначала я начинаю ерзать и
подскакивать, это помогает в течение, наверное, минут десяти, потом я резко
вскакиваю и бегу в туалет, извини, что перебил, следующая песня «In love
with you», и ни скрежещущий подъемный механизм, ни твой ужасный рев не
могут мне помешать ее услышать.
3. Бегство
Твои неподвижные глаза обжигают меня, как две кварцевые лампы.
Как облучение кварцевой лампой в детском саду. Мы вместе с другими
детьми стоим друг за другом, в майках, на мне трусы с аббревиатурой ВХГ,
что значит Васил Христов Георгиев, мы входим цепочкой, как в тех фильмах
про Вторую мировую, где люди идут строем один за другим к зыбкому и
непредвиденно короткому будущему.
Ты стоишь за мной и пытаешься стянуть мои трусы, хватаешь их за
резинку, а я влепляю тебе пощечину, ты ударяешься в слезы, сидя за
стеклянным столиком, открываешь глаза, в беспамятстве, кварцевые лампы
загораются, но я надел защитные очки и стал недосягаем. Тогда начинается
«In love with you», и, воспользовавшись тем, что ты наполовину стащила с
меня ВХГ-шные трусы, я, довольный, отправляюсь с..
Ты в это время разрезаешь коробки с книгами, открываешь все книги и
надписываешь их, это твоя последняя месть мне - ты надписываешь на всех
книгах свое имя: «Последний соблазн» - Агриппина, «Дорожные работы» -
Агриппина, Эрика Баду - Агриппина. Ты пытаешься уничтожить последние
воспоминания о том, что случилось вне тебя. Тебе нужно, чтобы весь мир
состоял из тебя и твоей инвалидной коляски, а все остальное - из меня, и в
тех местах, где нет тебя, должно быть только одно ослепительное Ничто.
4. Бегство
Ты продолжаешь разрезать коробки и надписывать книги, пока я, легкий
как сухокостная птичка, лечу к стоящему поблизости такси. Почему я так
ушел, импульс, может быть, не стоило. Человеческая душа - как камень в
земле. Поднимешь его - а снизу клубок червей, слизней, мокриц, спрятанных
за красивыми словами и делишками.
Я ехал в такси навстречу печальной ноябрьской ночи, по радио в подарок
для Пети из города Нови Хан передавали песню Герганы, а мрак постепенно
сгущался и нежно поглощал сумрачный ноябрьский вечер. Напротив по холму еще
двигался угольный подъемник, но вскоре остановится и он. Я вижу его из
окошка такси. Мне хочется сидеть и часами смотреть, как медленно движутся
вагонетки с углем в одну сторону, а их встречают другие вагонетки, уже
пустые, движущиеся в обратном направлении. Они скользят медленно и с
достоинством, как лебеди горнодобывающей промышленности, они прекраснее
всего на свете. Один конец стального троса теряется во мгле, а другой - во
мраке, и, скорее всего, на вагонетках - капли воды. И они будут двигаться
так, никогда не собираясь в одном месте, и в этот момент я думаю, что так и
буду всегда ехать на такси, а ты на инвалидной коляске будешь кружиться все
время вокруг луны и в ясные дни мне будет видно тебя, похожую на конфетную
обертку, блестящую где-то в лунных кратерах моей души.
- С перекрёстка Данте и Васила Левского до деревни Кошары, -
услышал я голос диспетчера, выходя из такси.
- До свидания! - сказал шофер.
- Хорошего вечера! - ответил я.
- Спокойной ночи! - сказал шофер.
- Спасибо! - ответил я.

II место

Костив Оксана
МГУ имени М. В Ломоносова
факультет иностранных языков и регионоведения, 5 курс

Георги Господинов


Кристин, которая машет из поезда

И она решила - махать всем и каждому.
Поезд шел через Центральную Европу, где-то за Татрами, сквозь
наполненный чем-то бесконечно славянским пейзаж, длинные полосы скошенной
люцерны, одуванчиков и ромашек. Вдоль рельс пылал обезумевший мак.
Казалось, что все центральноевропейские железнодорожные компании выживают в
основном за счет продажи опиума. Солнце садилось, и закат на этих равнинах
обещал быть бескрайним, Кристин же, высунувшаяся из окна, поблескивала,
словно сделанная из фольги. Мне вспомнилось мнение о том, что всего один
взмах крыльев бабочки способен изменить мир.
Кристин обернулась и заявила, что она не бабочка.и уж тем более не
сделана из фольги. Иногда у нее были воистину изумительные способности. Она
снова высунулась из окна и начала энергично махать рукой какому-то пожилому
крестьянину, центральноевропейцу одновременно. Мужчина заметил ее, секунду
поколебался, мне показалось, что он даже стыдливо огляделся вокруг, и
ответил на приветствие.
- Ну вот, - снова обернулась Кристин, - я думаю, я здорово его
порадовала.
- Ты здорово вторглась в его жизнь, - ответил я. - Представь себе
только, как он возвращается домой к своей стареющей и уже так надоевшей
ему жене, кладет сено ослу, приносит корм свинье, загоняет овец и садится
на искореженное сиденье от грузовика перед своим домом. И все это время, ты
только представь себе, ты не выходишь у него из головы. Вдобавок ко всему
ты безумно напоминаешь ему одну женщину, которую он так глубоко спрятал в
своей памяти, что не позволял себе даже думать о ней вот уже 38 лет. И чем
больше он думает, отпивая анисовой мастики, а он тем временем принес себе
бутылочку, тем яснее ему становится, как все прошло мимо него, словно вот
этот поезд. Просто поезда не останавливаются здесь, в его разбитой,
маленькой, грязно-желтой, словно обмоченная стена в вокзальном сортире,
жалкой жизни. И именно в этот миг на порог выходит его жена в выцветшем
халате в розовый цветочек и кричит ему, чтобы он перестал напиваться и шел
домой ужинать. А он на нее и не смотрит, и так ему хреново, что даже не
хочется этой бутылкой запустить в нее. И сейчас тот же поезд, что и 38 лет
назад, вернулся и очень медленно идет прямо по нему. Ужасно медленно.
Я почувствовал, что мое воображение обретает какую-то садистскую
инерцию, и замолчал. Кристин свернулась комочком на сиденье у окна и
смотрела на меня почти испуганно.
- Ты это серьезно?
- Я тебя предупредил. Ты не можешь вмешиваться в жизнь людей, даже
просто помахав им рукой. Иногда, сама того не желая, ты превращаешься в их
судьбу.
- Глупости. Как же отвратительно впутывать все в разные истории.
И чтобы показать, насколько она уверена в своих словах, она резко
повернулась к окну и нарочно помахала одному обходчику, который в своей
широкой униформе стоял по стойке смирно около проходящего поезда. Обходчик,
оставаясь столь же строгим, лишь выразительно поднял брови и так далеко,
как только мог, следил взглядом за машущей Кристин. Я уверен, что еще по
меньшей мере несколько минут после этого он продолжал стоять в том же
положении с сильно повернутой налево головой. Кристин на самом деле была
неотразима в этих зависших, так и не кончающихся сумерках.
- Почему он мне не ответил, а?
В ее голосе была такая обида, а в глазах - такое обвинение, словно я
скрывал ответ в одному лишь мне известной истории. Я объяснил, что в данный
момент он на работе и, если он взмахнет руками, его жест будет совсем иначе
истолкован машинистом.
- Но, несмотря ни на что, ты ему понравилась, - добавил я, - и
я определенно могу сказать, что он едва сдержался, чтобы не помахать тебе.
Тут ее лицо приняло такое выражение, которое должно было передать ее
крайнюю незаинтересованность в том, понравилась ли она какому-то обходчику.
Но вскоре она добавила, словно между прочим:
- И все же, если я уж так ему понравилась, он мог бы мне и ответить,
чего бы ему это потом и ни стоило.
- Я уверен, что он уже сожалеет. Только представь себе, как если бы он
не сдержался и размахался руками как. - я хотел сказать «как клоун», но
это бы ее обидело, и я осторожно продолжил. - И Бог знает, как машинист
истолковал бы этот знак! Может, он пустил бы поезд по другому пути, и
сейчас мы бы с тобой летели навстречу какому-нибудь встречному поезду. И
тогда твой обходчик потерял бы всякую возможность встретиться с тобой
вновь. Я думаю, что все эти мысли за секунду пронеслись у него в голове,
это-то его и остановило.
Эта версия ей определенно понравилась, но она ожидала услышать всю
историю.
- Только не пытайся подсовывать мне всякие ужасы, как в прошлый раз.
Я успокоил ее, сказав, что эта история совсем другая, и что на этот раз
она вполне благополучно вмешалась в судьбу молодого обходчика. Я был
вынужден во всех подробностях рассказывать, как для него отныне больше ни
один поезд не будет всего лишь поездом - теперь каждый из них, возможно,
несет с собой нечто самое прекрасное, что доводилось ему видеть в своей
жизни. И как теперь все пассажиры будут видеть влюбленного обходчика,
всматривающегося во все окна проезжающих поездов.
Пока Кристин слушала историю, она не успела вмешаться в судьбы молодой
семьи с коляской, трех маленьких цыганят, восторженно машущих у какого-то
шлагбаума, одной бабушки и двух собак.


Васил Георгиев


Бегство

1.Бегство.
Темнеет.
Ты плачешь вот уже 10 минут и похожа на огромное и агрессивно
расплакавшееся чудовище, которое сидит рядом со мной и в любой момент может
сделать какую-нибудь глупость. Поэтому, когда я шел в туалет, я просто
ушел. Я осторожно открыл дверь, а закрыл ее не так осторожно.
Лифт был на этаже, я тихо вошел в него - старый деревянный лифт, и пах
он соответствующе. Я нажал выпуклую цилиндрическую пластмассовую кнопку,
послышался скрип подъемного механизма, и кабинка со стоном поехала вниз.
Пока я ехал, я думал, а не поковырять ли в носу, не прочистить ли его, но я
отказался, потому как до первого этажа оставалось всего ничего и меня
могли увидеть сквозь стеклянное окошечко в двери, когда лифт проезжал этаж.
Однажды настанет миг, когда все то, что мы только что друг другу
сказали, будет неважно.
Затем настанет миг, когда все то, что мы друг другу сказали, никто и не
вспомнит.
И, наконец, настанет миг, когда меня будет гнать в какое-нибудь
смердящее отверстие в аду толпа расплакавшихся и агрессивных чудовищ вроде
тебя, от которых, как я полагал, я отделался на земле.
Здесь, однако, тебе меня не настичь. Внизу будет достаточно оставить
дверь лифта открытой. Ведь я знаю, что тебе не спуститься по лестнице в
инвалидной коляске.
2.Бегство.
Я резко встал из-за стеклянного столика. Мы слушали Эрику Баду. В
сущности, Эрику Баду слушал я, а ты ревела до хрипоты, а я тебя не слышал.
Я слышал только звук своих шагов, что резко вели меня к туалету. Ты знаешь,
что сходить по-большому для меня представляет определенную трудность -
сначала я подскакиваю с ягодицы на ягодицу, в продолжение, может быть,
минут 10 эти толчки помогают, потом я резко вскакиваю и направляюсь к
туалету. Прости, что я тебя прервал. Следующая песня «In love with you», и
ни скрип подъемного механизма, ни твой ужасный рев не помешают мне её
услышать.
3.Бегство.
Твои неподвижные глаза меня обжигают, словно две кварцевые лампы.
Это как облучение кварцевой лампой в детском саду. Мы стоим друг за
другом с другими детьми, мы выстроились в спортивных маечках, на мне
трусики, на которых написано - ВХГ, что означает Васил Христов Георгиев.
Один за другим, мы похожи на людей из фильмов о Второй мировой войне,
которые идут строем друг за другом к своему неясному и непредсказуемо
короткому будущему.
Ты идешь за мной и пытаешься стащить с меня трусики, хватаешь их за
резинку, а я влепляю тебе такую пощечину, что ты начинаешь плакать так, как
сейчас за стеклянным столиком. Открываешь глаза, в беспамятстве, светят
кварцевые лампы, но я надел очки от кварцевых ламп, и уже недосягаем. Тогда
начинается «In love with you», и я пользуюсь тем, что ты тогда наполовину
стащила с меня мои трусики, мои ВХГ-шные трусики, и, довольный, я иду с..
В это время ты рвешь коробки с книгами, открываешь книги и надписываешь
их, это твое последнее мне отмщение - ты надписываешь своим именем все
книги: «Последнее искушение» - Агриппина, «Дорожные работы» -
Агриппина, Эрика Баду - Агриппина. Ты пытаешься уничтожить и последние
воспоминания о тех вещах, что случились вне тебя. Для тебя весь мир должен
состоять из тебя и твоей инвалидной коляски, а все вне этого должно быть
мной, а в тех местах, где нет тебя, должно быть только одно ослепительное
Ничто.
4.Бегство
Ты продолжаешь рвать коробки и надписывать книги, в то время как я,
легкий, словно птичка с невесомыми костями, лечу к ближайшему такси. Знаю
ли я, почему так уехал - импульс, а может и вовсе не стоило. Человеческая
душа словно камень в земле. Поднимешь камень, а внизу клубок червей,
слизни, гусеницы, скрытые за красивенькими словами и делишками.
Я ехал в такси в грустную ноябрьскую ночь, по радио кто-то просил
поставить для Пети из Нови Хан песню Герганы, а мрак медленно падал и нежно
глотал сумрачный вечер в ноябре. На той стороне на холме еще работал
фуникулер, перевозящий уголь, но вскоре остановится и он. Я вижу его из
окошка такси. Я хочу сидеть и часы напролет смотреть, как медленно движутся
вагонетки с углем в одну сторону, выходя навстречу другим вагонеткам, но
уже пустым, движущимся в другую сторону. Они ползут медленно и с
достоинством, словно лебеди угольной промышленности, и это самая прекрасная
вещь на свете. Один конец стального каната теряется во мгле, а другой -
во мраке, а вероятнее всего, на вагонетках капельки воды. И они вот так
будут двигаться и никогда не сойдутся, как думаю я в тот миг, я вечно буду
ехать в этом такси, а ты в своей инвалидной коляске будешь всегда кружить
вокруг луны, и я смогу видеть тебя в ясные дни, словно конфетную обертку,
блестящую где-то в лунных кратерах моей души.
- С пересечения Данте и Васила Левского в Кошари - услышал я по рации,
выходя из такси.
- До свидания, - сказал водитель.
- Хорошо отработать, - ответил я.
- Доброй ночи, - сказал водитель.
- Спасибо, - ответил я.

III место

Пучина Алена
Санкт-Петербургский государственный университет
филологический факультет
отделение славянской филологии, 4 курс


Георги Господинов


Кристин, которая машет рукой из поезда

Она так решила - махать каждому.
Поезд шел по Центральной Европе, где-то за Татрами, через все
славянские пейзажи, через длинные ряды скошенной люцерны, одуванчиков и
ромашек. Мак рядом с рельсами сошел с ума. У меня было ощущение, что все
центральноевропейские железнодорожные компании содержатся в основном за
счет продажи опиума. Солнце уже садилось, и закат на этих равнинах обещал
быть бесконечным, а высунувшаяся из окна Кристин поблескивала, как фольга.
Мне пришла в голову мысль, что один лишь взмах крыльев бабочки, по мнению
некоторых, может изменить мир.
Она обернулась и заявила, что она не бабочка. и тем более не из
фольги. Иногда она действительно проявляла изумительные способности. Она
снова высунулась из окна и энергично замахала рукой какому-то пожилому
крестьянину и центральноевропейцу одновременно. Человек заметил ее,
мгновение поколебался, мне даже показалось, что он стыдливо огляделся
вокруг, и ответил на приветствие.
- Ну вот, - снова обернулась Кристин, - думаю, я здорово его
обрадовала.
- Ты стремительно ворвалась в его жизнь, - ответил я. - Представь
теперь, как этот человек возвращается домой к своей стареющей и сильно
надоевшей жене, бросает ослу сено, дает поросенку кашу, загоняет овец и
садится перед своим домом на покореженное сиденье от грузовика. И все это
время, представь себе, ты не выходишь у него из головы. Более того, ты
ужасно напоминаешь ему какую-то женщину, которую он так глубоко запрятал в
памяти, что не позволял себе думать о ней уже 38 лет. И чем больше он
думает, отпивая анисовой водки, так как он между прочим уже успел взять
бутылку, тем яснее понимает, что все прошло мимо него, как вот этот поезд.
Просто поезда не останавливаются здесь, в его жалкой, мелкой, грязно-
желтой, словно загаженная стена вокзального туалета, жизни. И как раз в
этот момент на пороге появляется его жена в линялом халате в розовый
цветочек и кричит ему, чтобы он прекратил наливаться и шел ужинать, а он не
смотрит на нее, и ему так плохо, что даже не хочется запустить в нее
бутылкой. И сейчас словно тот самый поезд из глубины 38 лет возвращается и
очень медленно едет по нему. Ужасающе медленно.
Я почувствовал, что мое воображение набирает какую-то садистскую
инерцию, и замолчал. Кристин сжалась на сиденье у окна и смотрела на меня
почти испуганно.
- Ты это серьезно?
- Я тебя предупредил. Ты не можешь вмешиваться в жизнь людей даже
одним взмахом руки. Иногда, сама того не желая, ты превращаешься в их
судьбу.
- Глупости. Отвратительно делать из всего какие-то истории.
И чтобы показать, насколько она уверена в своих словах, она резко
повернулась к окну и нарочно махнула путевому обходчику, который спокойно
стоял в чуть великоватой униформе рядом с проходящим мимо поездом. Обходчик
остался так же строг, только выразительно поднял брови и, пока мог, следил
взглядом за машущей Кристин. Я уверен, что по крайней мере несколько минут
он продолжал стоять в том же положении, повернув голову влево. Кристин
действительно была просто неотразима в этих все не заканчивающихся
сумерках.
- Почему он мне не ответил, а?
В ее голосе слышалась такая обида, а в глазах было обвинение, словно
я скрывал разгадку в известной только мне истории. Я объяснил ей, что в
данный момент он на работе и его взмах машинист мог бы истолковать не так,
как нужно.
- Тем не менее, ты ему понравилась, - намекнул я, - и точно могу
сказать, что он едва удержался, чтобы не помахать тебе в ответ.
Тут она состроила гримасу, которая должна была показать крайнюю
незаинтересованность в том, что она понравилась какому-то путевому
обходчику. Но чуть позже сказала как бы между прочим:
- Все-таки, если уж я ему так понравилась, мог бы мне ответить, чего
бы ему это ни стоило.
- Я уверен, что он уже жалеет. Но ты только представь, если бы он не
удержался и замахал бы руками. - я чуть не сказал «как клоун», но это бы ее
обидело, и я осторожно продолжил. - Машинист сразу же истолковал бы эти
взмахи бог знает как. Может быть, он перепутал бы пути, и мы с тобой сейчас
летели бы по линии какого-нибудь встречного поезда. И так твой обходчик
упустил бы всякую возможность встретить тебя снова. Думаю, все это
промелькнуло за секунду в его голове и остановило его.
Эта версия определенно ей понравилась, но она хотела услышать всю
историю.
- Только не пытайся рассказывать мне ужасы, как в прошлый раз.
Я успокоил ее, сказав, что тут совсем другая история и в этот раз она
абсолютно счастливо вмешалась в судьбу молодого обходчика. Я был вынужден
рассказывать в мельчайших подробностях, как для него с этого момента ни
один поезд не будет просто поездом и ничем больше, а станет случайным
носителем самого прекрасного из того, что он видел в своей жизни. И как все
пассажиры теперь будут видеть влюбленного обходчика, провожающего ищущим
взглядом проезжающие мимо поезда.

Пока Кристин слушала мою историю, она упустила возможность вмешаться
в судьбу молодой семьи с детской коляской, трех цыганят, восторженно
машущих около какого-то шлагбаума, одной бабушки и двух собак.


Васил Георгиев


Бегство


1. Бегство
Темнеет.
Ты плачешь уже десять минут и выглядишь как огромное и злобно
плачущее чудовище, которое сидит рядом со мной и в любой момент готово
сделать какую-нибудь глупость. Поэтому, выйдя в туалет, я просто ушел.
Осторожно открыл дверь и не так осторожно закрыл ее.
Лифт стоял на этаже. Я тихо вошел в него, в старый деревянный лифт,
пахнущий, как и положено такому лифту, нажал на выпуклую цилиндрическую
пластмассовую кнопку. Послышался скрип подъемного механизма, и кабина со
стоном поехала вниз. Пока она двигалась, я подумал, не поковырять ли мне в
носу, но передумал, потому что до первого этажа оставалось ехать недолго и
меня могли увидеть люди через стеклянные окошечки дверей на этажах.
Однажды наступит момент, когда все то, что мы сказали только что друг
другу, не будет иметь значения.
Потом наступит момент, когда все то, что мы сказали друг другу, никто
не вспомнит.
И наконец наступит момент, когда в какой-нибудь вонючей дыре ада за
мной будет гнаться банда заплаканных и враждебных чудовищ, похожих на тебя,
от которых, как я считал, избавился еще на земле.
Но здесь ты меня действительно не можешь догнать. Достаточно оставить
открытой дверь лифта внизу, потому что я знаю, что тебе не спуститься на
инвалидной коляске по лестнице.

2. Бегство
Я резко встал из-за стеклянного столика. Мы слушали Эрику Баду; в
общем-то я слушал Эрику Баду, а ты ревела во все горло, но я тебя не
слышал, я слышал только свои быстрые шаги, направляющиеся к туалету. Ты
знаешь, что у меня проблемы со стулом - сначала я начинаю переминаться с
ноги на ногу, и эти движения помогают, наверное, в течение минут десяти,
потом резко вскакиваю и иду в туалет; извини, что прервал тебя, но
следующая песня "In love with you", и ни скрипящий лифт, ни твой ужасный
рев не помешают мне слушать ее.

3. Бегство
Твои неподвижные глаза обжигают меня, словно две кварцевые лампы.
Как при кварцевании в детском саду. Мы с другими детьми стоим в один
ряд, в спортивных маечках; я в штанишках, на которых написано ВХГ, что
означает Васил Христов Георгиев; мы идем друг за другом, как в тех фильмах,
где люди во время Второй мировой идут строем один за другим в ненадежное и
неподозреваемо недолгое будущее.
Ты стоишь за мной и пытаешься дернуть меня за штанишки, хватаешь за
резинку, а я даю тебе хорошую оплеуху; ты начинаешь реветь так, как за
стеклянным столом, открываешь в беспамятстве глаза, вспыхивают кварцевые
лампы, но я уже в темных очках, и лампы мне не страшны. Тогда начинается
"In love with you", и я, пользуясь тем, что ты наполовину спустила мои
штаны с надписью ВХГ, довольный, иду в туалет по-большому.
Ты в это время разрываешь коробки с книгами, открываешь книги и
расписываешься на них - это твоя последняя месть мне - подписываешь все
книги своим именем: «Последнее искушение» - Агриппина, «Дорожная карта» -
Агриппина, Эрика Баду - Агриппина. Ты пытаешься уничтожить и последние
воспоминания о том, что было связано не с тобой. Для тебя целый мир должен
состоять из тебя и твоей инвалидной коляски, а все, что вне его, должно
быть мной, и в тех местах, где нет тебя, должно быть только одно
ослепительное Ничто.
4. Бегство
Ты продолжаешь рвать коробки и подписывать книги, пока я, легкий как
птичка с сухими косточками, несусь к ближайшему такси. Понимаю ли я на
самом деле, почему ушел именно так, импульсивно, а, может, не стоило.
Человеческая душа, как камень в земле. Поднимешь камень, а внизу клубок
червей, голые улитки, сороконожки, скрытые за красивыми словечками и
делишками.
Я ехал на такси в грустную ноябрьскую ночь, по радио кто-то передавал
привет Пете из Нови-хана песней Герганы, а темнота медленно опускалась и
нежно поглощала сумрачный ноябрьский день. Напротив, на холме, все еще
работал подъемник, перевозивший угли, но скоро остановится и он. Я смотрю
на него из окна такси. Я хочу сидеть и часами смотреть, как медленно
движутся вагонетки с углем в одну сторону, навстречу другим вагонеткам, уже
пустым, которые движутся в обратную сторону. Они скользят медленно, с
достоинством, словно лебеди горной промышленности, и они самое прекрасное,
что есть на свете. Один конец стального троса теряется в тумане, а другой -
в темноте, и, вероятнее всего, вагонетки покрыты капельками воды. Они так и
будут двигаться, и никогда не будут вместе, а я в этот момент думаю, что
вечно буду ехать в такси, а ты в инвалидной коляске будешь вечно кружить
вокруг луны, и я смогу тебя видеть в ясные дни как обертку от конфеты,
сверкающую где-то в лунных кратерах моей души.
- От улицы Данте и улицы Васила Левского в Кошары, - услышал я по
радиосвязи в такси, когда выходил из машины.
- До свидания! - сказал водитель.
- Удачной работы! - ответил я.
- Спокойной ночи! - сказал водитель.
- Спасибо! - ответил я.

III место

Ирина Пинхасик
Белорусский государственный университет
филологический факультет, 3 курс


Георги Господинов


Кристина, которая машет из окна поезда

Такое она приняла решение - махать каждому встречному.
Поезд шел по Центральной Европе, где-то в районе Татр, на фоне чисто
славянского пейзажа, мимо длинных рядов скошенной люцерны, одуванчиков и
ромашек. Мак около рельсов словно с ума сошёл. У меня сложилось такое
ощущение, что все центральноевропейские железнодорожные компании держались
на плаву в основном благодаря продаже опиума. Солнце уже садилось, и закат
на этих равнинах обещал быть бесконечным, а свесившаяся из окна Кристина
отливала сталью. Мне пришло в голову, что, по мнению некоторых людей,
одного взмаха крыльев бабочки хватает, чтобы изменить мир.
Кристина обернулась и заявила, что она не бабочка... тем более не
стальная. Иногда она в самом деле проявляла изумительные способности. Снова
высунувшись из окна наружу, девушка энергично замахала рукой какому-то
пожилому крестьянину и жителю Центральной Европы одновременно. Этот человек
заметил ее, поколебался мгновение, мне даже показалось, что он робко
посмотрел по сторонам, и ответил на приветствие.
- О! - снова обернулась ко мне Кристина, - думаю, что здорово его
обрадовала.
- Ты здорово вмешалась в его жизнь, - ответил я. - А теперь представь
себе, как этот человек приходит домой к своей старой и уже порядком
надоевшей ему жене, бросает связку сена ослу, задаёт корм поросенку,
загоняет овец в хлев и усаживается на стоящее перед домом старое сиденье от
грузовика. И все это время, представь себе, ты не выходишь у него из
головы. Более того, ты ужасно напоминаешь ему какую-то женщину,
воспоминания о которой он запрятал так глубоко, что не позволял себе думать
о ней вот уже 38 лет. И чем больше он думает и попивает мастику из бутылки,
потому что он между делом захватил бутылочку, тем яснее ему становится, что
все в жизни прошло мимо него, как этот поезд. Просто поезда не
останавливаются тут, в его гнилом, мелком, грязно-желтом, словно загаженная
стена вокзального туалета, существованьице. И в этот самый момент на пороге
появляется его жена в полинявшем халате в розовый цветочек и говорит ему,
чтобы он перестал напиваться и шел ужинать, а он на нее глаз не поднимает,
и на душе у него так паршиво, что даже не возникает желания запустить в
жену бутылкой. И сейчас тот самый поезд 38-летней давности будто вернулся и
очень медленно проезжает мимо него. Ужасающе медленно...
Я почувствовал, что у меня чересчур разыгралось воображение, и умолк.
Кристина свернулась калачиком на сиденье у окна и испуганно смотрела на
меня.
- Ты серьезно?
- Я тебя предупредил. Нельзя вмешиваться в жизни других людей, даже
помахав им из окна. Иногда, сама того не желая, ты можешь решить их судьбу.

- Глупости. Ты из всего делаешь трагедию, это отвратительно.
И, чтобы показать, насколько она уверена в собственной правоте, она
резко повернулась к окну и нарочно помахала путевому обходчику, который
мирно стоял около проходящего мимо поезда в немного широкой ему униформе.
Обходчик сохранил суровый вид, только выразительно поднял брови и следил
глазами за махающей Кристиной, пока она не скрылась из виду. Я уверен, что
по крайней мере несколько минут после этого он продолжал стоять в том же
положении, повернув голову влево. Кристина в наступающих сумерках
действительно выглядела неотразимо.
- А почему это он мне не ответил, а?
В ее голосе слышалась такая обида, а глаза смотрели так обвиняюще, как
будто ответ на этот вопрос был тайной, известной только мне. Я объяснил ей,
что этот человек в данный момент на работе и, взмахни он рукой, машинист
мог бы неправильно истолковать этот жест.
- Несмотря ни на что ты ему понравилась, - добавил я, - и
определенно могу сказать, что он едва сдержался, чтобы не помахать тебе.
Тут ее лицо приняло выражение, которое должно было означать крайнюю
незаинтересованность тем фактом, понравилась ли она какому-то там путевому
обходчику. Но через некоторое время она продолжила как бы между прочим:
- Все равно, раз уж я ему так понравилась, мог бы уже и ответить, что ему
стоило.
- Уверен, он уже пожалел об этом. Но ты только представь себе, что он не
сдержался и замахал руками как... - я чуть было не сказал «как клоун», но
это обидело бы ее, и осторожно продолжил. - Машинист немедленно истолковал
бы эти взмахи бог знает как. Возможно, он бы сменил путь, и сейчас мы с
тобой летели бы в лоб встречному поезду. И твой путевой обходчик лишился бы
всех шансов встретить тебя снова. Предполагаю, все это на секунду мелькнуло
в его голове и заставило одуматься.
Эта версия ей определенно понравилась, но она ожидала услышать историю
полностью.
- Только не пытайся рассказывать мне всякие ужасы, как в прошлый раз.
Я успокоил ее, сказав, что здесь совсем другой случай и на этот раз ее
вмешательство в судьбу молодого обходчика путей оказалось счастливым. Меня
заставили с множеством подробностей рассказывать историю о том, что с этого
момента каждый поезд будет для него не просто поездом и ничем кроме поезда,
а потенциальным носителем самого прекрасного, что он видел в своей жизни. И
все пассажиры с этих пор будут наблюдать за влюбленным путевым обходчиком,
который в окнах проходящих мимо поездов будет искать ее.
Слушая эту историю, Кристина упустила возможность вмешаться в судьбу
молодой семьи с детской коляской, трех цыганят, которые стояли у какого-то
шлагбаума и восторженно махали, одной старушки и двух псов.

Васил Георгиев



Бегство

1. Бегство
Смеркается.
Ты плачешь уже десять минут и выглядишь как огромное и агрессивное
заплаканное чудовище, сидящее около меня и готовое в любой момент сделать
какую-нибудь глупость. Поэтому, отправляясь в туалет, я просто вышел, не
сказав ни слова. Внимательно открыл дверь и не слишком внимательно закрыл
ее.
Лифт стоял на нашем этаже, старый деревянный лифт, он и пах
соответственно, я нажал на выпуклую бакелитовую кнопку в форме цилиндра,
послышался скрип подъемного механизма, и кабина со стоном поехала вниз.
Пока лифт двигался, я было подумал, не сунуть ли мне палец в нос, чтобы его
почистить, но отказался от этой идеи, так как до первого этажа оставалось
всего ничего, к тому же меня легко можно было увидеть через стеклянное
окошко в любой из дверей, которые отделяли шахту лифта от проплывающих мимо
этажей.
Однажды наступит такой момент, когда все те вещи, которые мы недавно
высказали друг другу, не будут иметь никакого значения.
Потом наступит момент, когда все то, что мы наговорили друг другу,
никто не будет помнить.
И в конце концов наступит момент, когда в какой-нибудь вонючей дыре в
аду меня будет преследовать банда заплаканных и агрессивных чудовищ,
похожих на тебя, от которых, как мне казалось, я отделался еще на земле.
Но тут тебе в самом деле не удастся меня догнать. Для этого достаточно
оставить дверь лифта открытой на первом этаже, потому что я знаю, что ты не
сумеешь спуститься в инвалидной коляске по лестнице.
2. Бегство
Я резко встал из-за стеклянного стола, мы слушали Эрику Баду, строго
говоря, это я слушал Эрику Баду, а ты ревела все громче, но я слышал не
тебя, а лишь звук собственных шагов, пока ноги несли меня к туалету. Ты
знаешь о моей проблеме: мне сложно ходить по-большому, поэтому сначала я
перепрыгиваю с ноги на ногу, эти толчки помогают минут на десять, потом
резко подскакиваю и отправляюсь в туалет, извини, что перебил тебя, но
следующая композиция - «In love with you», и ни скрипящий подъёмный
механизм, ни твой ужасный рев не могут помешать мне ее услышать.
3. Бегство
Неподвижный взгляд твоих глаз испепеляет меня, словно свет кварцевой
лампы.
Вспоминается облучение кварцевой лампой в детском саду. Мы с остальными
детьми стоим друг за другом в очереди в одних фланелевых майках, я в
трусиках, на которых написано ВХГ, что означает Васил Христов Георгиев, мы
становимся в ряд и выглядим, словно люди из фильмов, снятых во время Второй
мировой, которые идут строем один за другим к неясному и недопустимо
короткому будущему.
Ты стоишь позади меня и пытаешься стянуть с меня трусы, хватаешь их за
резинку, а я отвешиваю тебе пощечину, ты начинаешь плакать так же, как
сейчас, сидя за стеклянным столом, открываешь глаза, ты в беспамятстве,
кварцевые лампы вспыхивают, но я надел специальные очки, защищающие глаза
от их света, и стал недосягаем. Тогда начинается «In love with you», а я,
пользуясь тем, что ты наполовину стащила с меня ВХГ-трусы, довольный,
отправляюсь в отхожее место.
Ты в это время раздираешь на части коробки с книгами, открываешь книги
и подписываешь их, это твоя последняя месть мне - на каждой книге ты пишешь
свое имя: «Последнее искушение» - Агриппина, «Транспортная сеть» -
Агриппина, Эрика Баду - Агриппина. Пытаешься уничтожить последние
воспоминания о том, что случилось не с тобой. Ты считаешь, что весь мир
должен состоять из тебя и твоей инвалидной коляски и находиться вне этого
могу только я, а там, где нет тебя, должно быть только ослепительное Ничто.

4. Бегство
Пока ты разрываешь коробки и подписываешь книги, я, как птица, лечу к
ближайшему такси. Знаю ли я, в сущности, зачем ухожу вот так, может, не
следовало поддаваться импульсу. Человеческая душа словно камень в земле.
Поднимешь этот камень - а он внизу облеплен червяками и улитками, словно
подлостью, скрытой за красивыми словечками и делишками.
Я продолжил свое путешествие в такси в печальной ноябрьской ночи, по
радио кто-то приветствовал Петру из Нового Хана новым хитом от Герганы, а
тьма медленно опускалась на город и нежно поглощала послеобеденный
ноябрьский сумрак. На холме напротив виднеется работающий подъемник,
который перевозит уголь, но через некоторое время остановится и он. Я вижу
его из окна такси. Мне хочется часами сидеть и смотреть, как вагонетки с
углем медленно двигаются в одном направлении, навстречу другим, уже пустым
вагонеткам, которые двигаются в обратную сторону. Они скользят медленно и с
достоинством, словно лебеди горной промышленности, прекраснейшая вещь в
мире. Один конец стального троса теряется во мгле, а другой - во мраке,
поэтому вагонетки наверняка покрыты капельками воды. Они будут двигаться по-
прежнему, никогда не встречаясь друг с другом, так же и мы с тобой будем в
вечном движении: я буду ехать в такси, а ты будешь кружить в инвалидной
коляске вокруг луны, и я смогу увидеть тебя в ясные дни, словно обертку от
конфеты, поблескивающую где-то в лунных кратерах моей души.
От Данте и Васил Левски до села Кошари - услышал я по радио, выходя из
такси.
До свидания! - сказал таксист.
Всего хорошего! - ответил я.
Спокойной ночи! - добавил водитель.
Спасибо! - поблагодарил я его.