Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://zmmu.msu.ru/files/images/spec/History%20Zoomuzei.pdf Дата изменения: Tue Jun 4 09:34:00 2013 Дата индексирования: Fri Feb 28 00:10:30 2014 Кодировка: Windows-1251 Поисковые слова: золотая рыба

Светлой памяти моего наставника Михаила Владимировича Гептнера посвящаю


4

5

Предисловие
Работа по истории Зоомузея с 1917 г. была начата мной в 1986 г. (материалы по истории музея до 1917 г. готовил А.А. Кузнецов). Основной текст был написан в 1989 г. В качестве основы, помимо публикаций, были использованы материалы Архива МГУ, архива и годовых отчетов отделов Зоомузея, а также некоторые материалы отдела кадров. Небольшие фрагменты исходного текста были включены в книгу Два века (1991). В 1991 г. я имел возможность детально ознакомиться с богатыми материалами Санкт-Петербургского отделения Архива РАН, и некоторые выписки также включены в настоящее издание. Наконец, благодаря любезности научного сотрудника ЗИН РАН А.В. Смирнова уже в 2002 г. мне удалось получить из вышеуказанного архива копию письма Г.А. Кожевникова А.П. Семенову-Тян-Шанскому от 16 сентября 1920 г., которое воспроизводится здесь почти полностью. Следует обратить внимание, что материалы за 19541978 гг. и особенно с 1978 г. (по сути, до 1989 г.) страдают крайней неполнотой. Многие даты не удалось уточнить по архивным материалам. Все подчеркивания в цитируемых текстах оригинальные: так в документах. По возможности сохранена также оригинальная пунктуация и орфография. В настоящее издание не включен список литературы, а также ряд приложений и таблиц, которые громоздки и требуют серьезной доработки. В заключение, я выражаю искреннюю благодарность М.В. Гептнеру, взявшему на себя труд прочтения моей рукописи и сделавшему ряд ценных замечаний. Кирилл Михайлов, июль 2002 г.

19171931
В заведовании профессора Г.А. Кожевникова Зоологический музей оставался до 1930 г. Музей по-прежнему являлся учебно-вспомогательным учреждением и значительную часть времени был закрыт для посещения посторонними лицами (публику пускали лишь в воскресные дни). Кафедра зоологии также существовала; в 1915 г. она называлась кафедра зоологии, сравнительной анатомии и физиологии. По сути, музей являлся тогда подразделением кафедры. В эти годы на основе Зоологического музея выросло целое поколение университетских зоологов. Все они в той или иной степени являются учениками профессора Кожевникова. Именно эти люди обеспечили расцвет московской зоологии (причем самых разных ее областей) в 1930 1940-е годы. Фамилии эти в основном хорошо известны биологам: В.Г. Гептнер, в дальнейшем профессор МГУ и редактор уникального издания Млекопитающие Советского Союза; А.Н. Формозов, эколог и натуралист, также профессор МГУ; Б.С. Кузин, энтомолог-систематик, один из немногих исследователей метода И.В. Гете в систематике, полиглот и поэт; Б.Б. Родендорф, один из основателей палеоэнтомологии в СССР ; А.Н. Желоховцев, морфолог и систематик, долгие годы заведовавший отделом энтомологии Зоомузея МГУ; К.В. Арнольди, энтомолог, специалист по систематике и экологии муравьев; С.П. Наумов, профессор Московского городского педагогического института; Б.А. Кузнецов, профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии; сотрудники Зоомузея Н.А. Гладков, Е.П. Спангенберг и другие. Так получила свое развитие (и на этом завершилась в фундаментальной своей части) одна из крупнейших школ отечественной зоологии (Г.А. Кожевников последний продолжатель прямой линии зоологов: Г.И. Фишер-фон-Вальдгейм К.Ф. Рулье А.П. Богданов). Сам Г.А. Кожевников так писал об этом в докладной записке на имя ректора 1-го МГУ А.Я. Вышинского (1927 г.): со времени обособления описательной зоологии со всеми ее подразделениями в особый цикл значение Зоологического музея в обслуживании этого цикла выразилось особенно ярко и четко. Прежде всего необходимо отметить, что только при наличии богатых коллекций Музея возможно должным образом поставить наглядно преподавание на II курсе двух курсов специалистов, для всех студентов обязательных, а именно зоологии беспозвоночных и зоологии позвоночных (Архив МГУ, ф.54, оп.1, ед.хр.53, л.4242об). Некоторые из учеников Г.А. стали зоологами-систематиками (Б.С. Ку-


6 зин, А.Н. Желоховцев, К.В. Арнольди). Ранее, в 1900-е годы, Г.А. не имел возможности развивать систематику в университете: К сожалению, наша армия систематиков один, два и обчелся. Я лично не имею времени сесть за какую либо группу, а создать из молодежи не коллекторов только, а систематиков мне прямо таки умышленно мешает пр[оф]. Н.Ю. Зограф, который всячески старается внушить молодежи, что систематика не истинная наука, а Вы знаете что для начинающего ничего нет страшнее как мысль, что он занимается не истинно научным. Зограф позволяет себе публично выставлять в смешном виде систематиков. Я конечно парирую его нападки но суть в том, что он читая обязательный курс, будучи главным экзаменатором по беспозвоночным, имея право оставления при университете и возможность исхлопатывать разные материальные блага, конечно, может не путем публичных нападок а путем интимных разговоров с молодыми людьми отвращать их от фаунистических работ, особенно от энтомологических. В своих обязательных курсах он посвящает энтомологии minimum, а что касается занятий по систематике насекомых он их прямо третирует как нечто любительское... (письмо А.П. Семенову-Тян-Шанскому, ок 30 сент. 1903 г., СПб отд-е архива РАН, ф.722, оп.2, ед.хр.498, л.6768; дано с ориг. пунктуацией). Впрочем, уже через несколько лет административные возможности Г.А. Кожевникова сильно возросли. Тем не менее, зоологическая систематика в Москве еще долгие годы оставалась менее развитой, чем в Петербурге. Музей обслуживал своими коллекциями 16 курсов лекций, которые читали тогда профессора и приват-доценты университета Г.А. Кожевников, Б.М. Житков, Н.М. Кулагин, С.А. Зернов (будущий директор Зоологического института АН СССР в Ленинграде), Э.Г. Беккер, Е.С. Смирнов, Л.А. Зенкевич, В.В. Алпатов, С.И. Огнев и другие. Музей содействовал и практическим занятиям со студентами, в его лабораториях проходили большие и малые практикумы по зоологии позвоночных и беспозвоночных животных, практические занятия по биологии и систематике промысловых животных. Кроме профе ссоров и преподавателей, читавших специальные курсы, занятия вели еще Н.А. Бобринский, И.И. Ежиков, Л.Л. Россолимо, хранители Зоомузея, а также научные сотрудники А.А. Шорыгин, Г.Г. Абрикосов, Е.В. Боруцкий, А.Н. Желоховцев и др. Особенно важное значение имеет Музей для постановки специальных внепрограммных занятий старших курсов по систематике, фаунистике и зоогеографии. Только при наличии богатых коллекций Музея возможно было создание за последние годы целой группы аспирантов, которые специализировались в вышеуказанных областях, и из которых выработались и путешественники исследователи, и авторы уже напечатан-

7 ных и печатающихся работ по фауне СССР и по систематике и биологии разных групп животного царства. В настоящее время при Зоологическом музее работают в названных областях 16 таких аспирантов, и все они могли направить свои работы на изучение фаунистики, систематики и экологии животных только благодаря своей студенческой подготовке в Зоологическом музее (Архив МГУ, ф.54, оп.1, ед.хр.53, л.42об43). А вот оценка самого Г.А. Кожевикова, данная одним из его учеников, Б.С. Кузиным: Но от формальной оценки роли ученого в своей области всегда ускользает нечто. Кто оценит значение Григория Александровича, как о снователя своеобразной мо сковской школы зоологов-систематиков? Ведь настоящей школы как будто и нет. Однако почему около музея Московского Университета всегда группировались всех возрастов ученики Григория Александровича, работающие по изучению фауны, по морфологии беспозвоночных, по охране природы и т.п.? Мне кажется, причина этого в том, что Григорий Александрович был могучим человеком, сильно любившим природу и широко ее знавшим. В его тени и произрастала московская зоология (письмо А.П. Семенову-Тян-Шанскому от 1 февр. 1933 г., СПб отд-е Архива РАН, ф.722, оп.2, ед.хр.555, л.2324). С целью улучшения научной работы и о собенно для изучения фауны СССР в 1-м МГУ научные части зоологиче ских кафедр были объединены в Институт зоологии, про суще ствовавший, с изменениями, до 1953 г. Первым директором этого института был академик А.Н. Северцов, а позже, в 19301937 гг. декан биологического факультета А.М. Быховская. Г.А. Кожевников руководил здесь лабораторией зоологии беспозвоночных животных. Шестнадцать зоологов, указанные в его докладной записке, состояли в аспирантуре Института зоологии, введенной в 1925 г. (вообще в СССР система аспирантуры появилась в 1923 г.). Особый интерес представляет программа работы аспирантов, составленная Г.А. Кожевниковым в 1929 г. (Архив МГУ, ф.43, оп.1 и 1л, ед.хр.43). В течение первого года аспирантуры запланировано: ознакомление с зарубежными руководствами по зоологии (на английском, немецком и французском языках), прослушивание специальных курсов в университете, знакомство с текущей новой зоологической литературой, усовершенствование в знании иностранных языков. Второй год: основательное знакомство с эволюционным учением по первоисточникам (Ламарк, Дарвин, Уоллес) и по специальным сочинениям, участие в семинарах (при музее) докладами, педагогическая работа в лаборатории. Третий год: среди прочего, общественная работа главным образом в области научной популяризации как путем публичных лекций и бесед, так и в форме статей в научно-популярных журналах (там же, л.16об).


8 В эти годы были совершены многочисленные поездки по территории СССР с целью обогащения коллекций музея. Университет, по скудности своего бюджета, не мог ничего уделить в помощь этим поездкам, кроме самого скромного экскурсионного снаряжения, доставлявшегося Зоологическим музеем. Все поездки совершались в виде командировок Наркомзема (по линии борьбы с вредителями), Госторга (по линии пушного дела), Наркомпроса Дагестана (для обогащения местного Музея), Южно-Уссурийского Отдела Географического Общества и др., а некоторые на скромные личные средства участников поездки (Архив МГУ, ф.54, оп.1 и 1л, ед.хр.53, л.43). Еще до Октябрьской революции, в 1917 г. состоялась Байкальская экспедиция Зоомузея (И.И. Месяцев, Л.А. Зенкевич, Л.Л. Россолимо), положившая начало систематическому исследованию этого озера. В.Г. Гептнер в 19201921 гг., еще будучи студентом, участвовал в Тургайской мелиоративной экспедиции. Почти все коллекции, собранные аспирантами Г.А. Кожевникова, хранятся ныне в Зоомузее МГУ. Всего в 1922 1927 гг. было совершено 54 экспедиции и поездки; характерно, что почти все они тяготеют к Кавказу и Средней Азии излюбленным в те годы местам работы систематиков и фаунистов. Число поездок на Урал, Дальний Восток, в Сибирь, особенно в их северные районы, ничтожно. Подробный учет поступлений коллекций в Зоологический музей до 1932 г. не производили, указывая в отчетах лишь район сбора и таксономическое положение (класс или отряд) животных. Точные цифры указать невозможно. Кроме того, в 1920-е гг. на временное хранение в Музей (до времени создания океанографического музея Отчет 1-го МГУ за 1922 г., с.134) регулярно передавали коллекции Плавучего (тогда писали Пловучего) морского института, созданного в 1921 г. по инициативе Г.А. Кожевникова, И.И. Месяцева и Л.А. Зенкевича для изучения фауны морей СССР. До 1931 г. этот институт (под названием ГОИН Государственный океанографический институт) помещался в необорудованном для экспозиции нижнем зале Музея. После переезда института (ныне он называется Всесоюзный институт рыбного хозяйства и океанографии ВНИРО) коллекции его оставались в музее (в основном в отделе беспозвоночных животных), где хранятся и до сих пор. Поступления коллекций в Зоомузей в 1922 и 1924 гг. это насекомые, птицы и млекопитающие из центральных губерний России, в меньшей степени с Кавказа и Алтая. Поступления 1923 г., наоборот, из мест более отдаленных Туркестан, Камчатка, Приморская область. В 1922 г. от известного орнитолога С.А. Бутурлина была получена обширная коллекция птиц (первоначально с сохранением права собствен-

9 ности за дарителем), в 1923 г. столь же значительная коллекция (около 7000 птиц) была безвозмездно передана зоологом-путешественником Г.И. Поляковым. Над коллекциями Музея произведена была работа по их обработке и каталогизации В этой работе принимают большое участие аспиранты, а также студенты-дипломники и студенты IV курса Можно смело сказать, что ни в одном университете не имеется такой благоприятной базы для подготовки исследователей фаунистов и зоогеографов, как в зоологическом музее I МГУ, т.к. его коллекции являются самыми богатыми в СССР после коллекций Академии наук (Архив МГУ, ф.54, оп.1 и 1л, ед.хр.53, л.44об). В годы гражданской войны хранение коллекций на было надежно обеспечено, хотя и делали все возможное. Обширные поступления в Музей ставят особенно остро вопрос о невозможности поместить коллекции должным образом и обезопасить их от порчи. Недостаточное отопление музейных зал и промокание стен нижней залы вследствие порчи желобов, которая не исправляется в течение около двух лет, сделали то, что музейные залы отсырели, что весьма вредно отражается на сохранности коллекций. Музей не имеет денег на изготовление ящиков для насекомых, сундуков для шкурок и иные работы, необходимые для поддержания Музея на должной высоте (Отчет 1-го МГУ за 1922 г., с.134 145). Основные ремонтно-восстановительные работы в помещениях всего университета были выполнены уже после 1925 г., когда ректором вместо В.П. Волгина был назначен А.Я. Вышинский. Какие же сотрудники работали в музее в эти годы? В 1916 г., кроме заведующего профессора Кожевникова, по музею состояли: старшие ассистенты кафедры зоологии В.С. Елпатьевский (основатель вместе с проф. А.Н. Северцовым Зоологического журнала; позднее работал в Баку и Саратове) и Э.Г. Беккер (позднее профессор кафедры энтомологии МГУ), младшие ассистенты В.С. Муралевич (специалист по систематике многоножек, исчез в конце 1920-х гг.) и С.И. Огнев (позднее профессор, заведующий кафедрой зоологии и сравнительной анатомии животных МГУ, автор многотомного труда Звери СССР и прилежащих стран, удостоенный за него Государственной премии), сверхштатные ассистенты С.А. Суслов и И.И. Месяцев (известный океанолог, впоследствии академик, заведующий кафедрой зоологии беспозвоночных МГУ, его именем названо ныне научно-исследовательское судно, принадлежащее ВНИРО и совершающее рейсы в юго-восточную часть Тихого океана), магистранты Б.М. Житков (позднее профессор, заведующий кафедрой зоологии позвоночных МГУ) и Д.Н. Кашкаров (один из основопо-


10 ложников отечественной экологии). В 1918 г. В.С. Елпатьевский, избранный профессором Саратовского университета, выбыл, и на его место был перемещен С.И. Огнев. Младшим ассистентом стал И.И. Месяцев, а сверхштатным Л.А. Зенкевич (позднее академик, заведующий кафедрой зоологии беспозвоночных животных МГУ). Еще одним ассистентом был назначен Г.Г. Щеголев. Немного позже ставки были перераспределены, и по музею стали числиться только хранители: в 19191921 гг. это был Н.Н. Плавильщиков (известный энтомолог и популяризатор науки); до 1925 г. здесь работали также В.В. Алпатов (позднее профессор, заведующий кафедрой экологии МГУ), И.И. Месяцев и В.А. Яшнов (позднее профессор кафедры гидробиологии МГУ). В 19241926 гг. заведовал хозяйством музея Э.Г. Беккер. В 19251931 гг. состав хранителей изменился: В.Г. Гептнер занимался позвоночными животными, Б.С. Кузин энтомологическими коллекциями и Е.В. Боруцкий беспозвоночными животными. В апреле 1931 г. приступил к работе также энтомолог А.Н. Желоховцев, а в конце того же года и орнитолог Г.П. Дементьев. Единственным препаратором музея был П.Н. Большунов. В 19251931 гг. в герпетологическом отделе активно работал аспирант Н.И. Сокольский, но на постоянную работу он зачислен не был. В 1921 г. Н.Н. Плавильщиков вынужден был уйти из МГУ и не появлялся там вплоть до 1941 г. Причина этого его, мягко выражаясь, экстравагантное поведение по отношению к Г.А. Кожевникову: Дорогой Андрей Петрович, лежу в хирург[ической] лечебнице д-ра Бакунина на Остоженке, простреленный 2 пулями в голову и диктую письмо своей жене. Одна пуля засела в затылочной кости, не пробивши ее глубоко, другая, ударившись под самым глазом о кость, рикошетировала в толще щеки и вышла в углу нижней челюсти, не повредивши ни одного крупного сосуда, ни одного нерва. Опален выстрелом (почти в упор) левый глаз, в котором сильное кровоизлияние и повреждение роговой облочки. Стрелял в меня, как это ни удивительно и ни ужасно, хорошо известный вам Ник. Ник. Плавильщиков, о работах которого по Cerambycidae вы были хорошего мнения. Как это ни странно и ни позорно, цель покушения на убийство было ограбление. Одновременно 2 пулями в голову ранена моя служанка, находящ[аяся] теперь в клинике. В газетах это сообщение было передано весьма неточно, а московские слухи создали совершенно фантастические легенды, котор[ые] могут дойти до Петрограда в еще более искаженном виде, а потому я считаю полезным сообщить вам совершенно объективно изложенные события не только лично для вас, но и для широкого осведомления петерб[ургского] ученого мира, в особенности

11 моих добрых друзей и знакомых. Отделом животноводства Наркомзема было ассигновано о[бще ст]ву Акклиматизации, коего я председатель, 1.700.000 рубл. на нужды Измайл[овской]. Опыт[ной] Пасеки. Т.к. ассигновка была не именная, то надо было указать какое-нибудь лицо, котор[ому] общество доверяет получить, причем это должно было быть скреплено моей подписью, следов[ательно] нельзя было указать себя. Плавильщиков ежедневно бывал в музее, а получать деньги надо было в здании бывш[ей] город[ской] управы очень близко от у[ниверсите]та; ему я доверял, в честности его не имел сомнения; раньше он вполне благополучно получил для меня 170.000 р[ублей], и я не колеблясь выбрал его для получения 1.700.000 руб. 9-го сентября он предупредил меня, что на след[ующий] день деньги будут им получены, и я в начале 2-го часа дня, когда по моим соображениям он уже получил деньги из казначейства, отправился в лабораторию и спросил его, получил ли он деньги. Он сказал: получил. После этого мы обменялись несколькими замечаниями относительно книг, разборкой которых он занимался, а затем я сказал ему: давайте деньги. Он ответил: здесь неудобно, пойдемте к вам. Предполагая, что предстоит длительный счет, и что деньги имеют большой объем, я нашел вполне естественным, что неудобно заниматься счетом денег в лаборатории, хотя мысленно несколько удивился, не видя у него в руках ни большого свертка, ни какой-либо сумки. Потом оказалось, что деньги были в чрезвычайно компактной форме лежали все в боковом кармане куртки, не выпячиваясь заметным образом. Совершенно спокойно прошел я с ним через пустой музейский корридор 2 этажа и пустую верхнюю залу ко мне на квартиру и вошли в мою библиотечную комнату, где я сел на диван спиной к окну, а он, стоя передо мной, вынул деньги из кармана, передавая мне 4 запечат[анные] пачки (3 х 500.000 и 1 в 100.000), сказал: эти считать не нужно, и прибавил, передавая мне 5ю распечат[анную] пачку в 100.000 р.: Эту сосчитайте. Это были зелененькие 1000 р. нового образца, не бывшие в употреблении и наверное распечатанные специально для того, чтобы занять меня счетом. Пока я считал, он сделал несколько шагов по комнате и очутился сзади меня, так что я его не видел. Я услышал оглушивший мня звук и, совершенно не понимая, что случилось, спросил: что это? Это был выстрел из револьвера мне в затылок, но я настолько был далек от мысли чего-либо подобного, что немедленно построил в своем воображении фантастиче ское представление, что у него в руках взорвался охотничий ружейный патрон, который мог оказаться в этой комнате. Быстро переменивши место, он сейчас же выстрелил в левую сторону лица почти в упор и моментально исчез из комнаты. Обливаясь кровью, я вскочил с дивана и тотчас же


12 запер дверь на крючок, предполагая, что он может вернуться добивать меня. Деньги остались на диване, кроме последней пачки, кот[орую] я продолжал сжимать в руке. Я слышал крики и визг убиваемой горничной, потом все стихло. У меня была только одна мысль: я могу истечь кровью, могу упасть в пустой квартире, и никто не придет помочь мне. Тогда я взял линейку, разбил ею 2 оконных стекла (окно не было выставлено с зимы) и начал кричать во двор о помощи. Прибежало несколько студентов [под окно. К.М.], я выбежал в другую комнату, схватил полотенце зажал рану на щеке, оставивши затылочную без всякого внимания и выскочил во двор, прося о помощи. Побывал в гистолог[ическом] институте, рассчитывая найти там врача, видел много удивленных студентов и студенток, не соображавших, чем они могут мне помочь. Откуда-то появились подозрительная вата и стакан с какою-то жидкостью, но я благоразумно уклонился от помощи в такой обстановке, побежал в другой двор в правление, отыскал экзекутора, сел вместе с ним в стоявший тут шарабан подрядчика, и мы поехали в лечебницу. Первая лечебница недалеко от ун[иверсите]та оказалась закрытой. Тогда я сообразил, что на Пречист[енском] бульваре в центр[альном] управл[ении] охоты работает хирург Бакунин, лечебница которого неподалеку на Остоженке. У подъезда центр[ального] упр[авления] охоты мне пришлось, вызывая удивление прохожих, одной рукой зажимать рану, другой держать возжи, т.к. экзекутор побежал искать Бакунина. Обе раны оказались стерильными. По рассказам очевидцев и по данным следствия, Плавильщиков по совершении преступления, упорно не сознавался в нем, сочинил фантаст[ический] рассказ о несуществующем анархисте, кот[орый] был вместе с ним и, лишь благодаря искусному допросу следователя, сознался и указал спрятанный им в музее револьвер. Прислуга моя жива, но очень опасна, т.к. ее раны гнойные с высокой tњ (письмо Г.А. Кожевникова А.П. Семенову-Тян-Шанскому от 16 сент.1920 г., СПб отд-е Архива РАН, ф.722, оп.2, ед.хр.498, л.331335). Все поведение Плавильщикова было настолько странно и настолько его поступок не был ничем обусловлен..., что в Чека очень скоро догадались прибегнуть к медицинской экспертизе. ...Был констатирован типичный острый припадок шизофрении. Плавильщикова препроводили в психиатрическую лечебницу, из которой он через какое-то время вышел. Но, конечно, продожать работу в музее он уже не мог (Кузин, 1999, с.57). В конце 1920-х гг., видимо, был сослан В.С. Муралевич. Последние сведения о нем, которые удалось найти совсем недавно, уже в 2001 г., сборы 1934 г. из окрестностей Чимкента (в коллекциях Зоологического ин-та РАН).

13 В 1925 г. С.Д. Перелешин опубликовал один из вариантов экскурсий по Зоомузею МГУ. В лаборатории Зоомузея занимались, помимо научной работы и занятий со студентами, и чисто прикладными проблемами. В виду того, что в лаборатории велась в течение многих лет и ведется теперь проф. Г.А. Кожевниковым научно-исследовательская работа по изучению пчелы, а за последние 2 года преподавателем В.В. Алпатовым при содействии нескольких студентов, работающих по его курсу вариационной статистики, ведется обширная работа по изучению изменчивости пчел в связи с вопросом о породах, на съезде по опытному делу в Наркомземе в июне 1925 г. было постановлено включить лабораторию Зоологического музея в сеть исследовательских учреждений опытного отдела, причем в программу работы поставлено: 1) разработка анатомических и биологических вопросов, касающихся пчелы и 2) изучение пчелы биометрическими методами (Отчет 1-го МГУ за 1925/26 г., с.70). В дальнейшем эти работы были продолжены на кафедре энтомологии МГУ (с 1930 г.), а также на пасеке, расположенной на территории Звенигородской биостанции МГУ (остатки этой давно заброшенной пасеки, огромные колоды ульев сохранились там до 1990-х гг.). Лаборатория зоологии беспозвоночных (при институте зоологии, в 19231930 гг. К.М.) выпустила большое число работ по морфологии и систематике насекомых; было описано свыше 100 новых видов самостоятельный раздел составляли работы по изучению и хозяйственному использованию фауны морей и внутренних водоемов (Л.А. Зенкевич, И.И. Месяцев, В.А. Яшнов и др.) (Юдинцев, Бондаренко, 1940, с. 9). В 19291931 гг. ситуация в Зоологическом музее, как и во всем университете, переменилась к худшему. Начался период реорганизаций. С 1929/30 г. запрещена выписка иностранной литературы непосредственно из-за границы как отдельным лицами, так и учреждениями (Научный работник, 1929, ? 12, с. 104). Научную литературу стали закупать централизованно. Усиливается контроль за социальным составом студентов (введенные в 1923 г., эти ограничения были отменены лишь в 1935 г.; дети научных работников, впрочем, приравнивались к детям рабочих). В университетской многотиражке стали печататься списки лишенцев; в них, кстати, попал и Н.А. Гладков, будущий ученый секретарь, заведующий отделом орнитологии и директор Зоомузея: сын попа; трудового стажа не имеет [Первый университет, 2 марта 1929 г., ? 2(18)]. В связи с этими перегибами Народный комисс ариат про свещения РСФСР разъяснил, что исключение студентов по социальному происхождению может иметь место лишь в тех случаях, когда студент скрыл при


14 поступлении свое социальное происхождение, причем это обстоятельство должно быть проверено по документальным данным (Научный работник, 1929, ? 56, с. 112). Не был принят в МГУ и А.В. Цветаев, впоследствии энтомолог-любитель. Его огромная коллекция бабочек была приобретена Зоомузеем уже в 1970-е гг. В результате травли вынуждены были уйти из университета профессора Н.К. Кольцов и Б.М. Житков. Профессор С.С. Четвериков был арестован и выслан из Москвы. По-видимому, такова же судьба В.С. Муралевича. Г.А. Кожевников был уволен из профессоров с 1 сентября 1929 г: об этом ему сообщили по почте лишь 12 сентября. Ему повезло: он продолжил работу в Институте зоологии (на кафедре экологии, организованной его учеником В.В. Алпатовым). В 1930 г. заведующим Зоомузеем на общественных началах стал Л.А. Зенкевич; фактически музей остался без директора. В 19291930 гг. развернулась борьба за сближение с практикой тематики работ Института зоологии МГУ. Научно-исследовательские учреждения в области естественных наук являются наиболее оторванными от задач по социалистической реконструкции сельского хозяйства. Такие проблемы, как животноводческая, зерновая и др. не нашли необходимого отражения в направлении работы институтов. Институт зоологии I МГУ занимается всем, но только не вопросами, связанными с практическими вопросами (так в тексте! К.М.) животноводческой проблемы (Научный работник, 1930, ? 11/12, с. 37). Общее собрание аспирантов-зоологов приняло резолюцию: В среде Института почти совершенно отсутствуют ученые, стоящие на позициях диалектического материализма; напротив, мы имеем целый ряд работников, чуждой советской общественности как с идеологической, так и с политической стороны. Большинство из научных работников Института оторваны от советской действительности и не только не осознают тех задач, которые ставит перед ними рабочий класс, но подчас даже им противодействуют Среди аспирантов Института до сих пор существуют аспиранты, политически и идеологически совершенно не удовлетворяющие требованиям, предъявляемым к советским аспирантам (ВАРНИТСО, 1930, ? 2, с. 81). Аспиранты, занимающиеся страусами, тараканами, пауками и проч., имеют очень слабую подготовку в общебиологических вопросах [Первый университет, 9 марта 1930, ? 19(43)]. Реорганизация коснулась всего университета. После попыток его втузирования (превращения в высшее техническое заведение) из него были выделены в самостоятельные институты все гуманитарные, меди-

15 цинский и химический факультеты (последний удалось через два года вернуть обратно), а также был создан и поныне существующий геологоразведочный институт. Чуть позже в учебный процесс был введен бригадно-лабораторный метод: Лекции как основная форма занятий были заменены работой бригад, которые должны были самостоятельно заниматься изучением учебных заданий. Чтение учеными общих и специальных курсов было заменено вступительными лекциями к самостоятельной работе студенческих бригад. Вместо зачетов и экзаменов вводились коллективные собеседования и отчеты бригад (Московский университет за 50 лет Советской власти, с. 70). В результате резко упала успеваемость и знания студентов. К счастью, большинство преподавателей-зоологов пользовались большим авторитетом среди студентов, поэтому у них работали лучше, чем на других специальностях. У нас в Университете полный кавардак и крах кафедры зоологии. Мой неудачный преемник по кафедре Месяцев совершенно погубил ее. Воспользовавшись новым веянием против лекционной системы, он лекции вовсе не читал, но вместо этого поручил своему новому совершенно неопытному еще в преподавании ассистенту, моему ученику Абрикосову проводить демонстрационный курс, состоявший в том, что он показывал объекты с некоторыми объяснениями (письмо Г.А. Кожевникова М.Н. Римскому-Корсакову от 4 авг. 1930 г., СПб отд-е Архива РАН, ф.902, оп.2, ед.хр.238, л.34). В 1930 г. был создан биологический факультет МГУ. Чуть раньше, весной того же года, предполагали создание института биологии (на базе существующего лишь на бумаге факультета опытного животноводства и растениеводства) с ботаническим и зоологическим факультетами. Тогда же были созданы новые, более прикладные кафедры генетики, экологии, биологии развития. В 19311933 гг. вся система факультетов и кафедр была заменена отделениями и специальностями. В 1930 г. Зоомузей был открыт для посетителей два дня в декаду, причем сотрудники МГУ и члены их семей были обеспечены бесплатным входом. Групповые студенческие экскурсии проводятся пор предварительному соглашению с директором музея тов. Кожевниковым) [Первый университет, 5 января 1930 г., ? 13(37)]. Положение музея, оставшегося без руководства и поддержки, в это время сильно осложнилось. Океанографический институт хочет выжить Зоомузей, желая занять его помещение. Музей сам страдает из-за тесноты помещения, которая дошла до того, что новые экспонаты негде поместить [Первый университет, 4 июня 1930 г., ? 39(63)]. С 1927 г. кро-


16 ме трех подвальных помещений и помещения для канцелярии в вестибюле Музея, Институту было предоставлено несколько рабочих мест в Нижнем зале Музея В настоящий момент эти несколько мест превратились в рабочие места около сотни сотрудников Нижний зал Музея оказывается заставленным столами (перед каждым окном стоит от 4 до 6 столов и по 2 шкафа) (Архив МГУ, ф.54, оп.1 и 1л, ед.хр.4, л.5). Музей совершенно не обслуживает широких масс трудящихся, а посещается только частью студенчества. Общего плана работы музей не имеет. В руководстве царит обезличка: директора музея как такового нет 3 штатных работника ведут работу по разделам, но по каким планам работают, перед кем отчитываются за работу, неизвестно. В подвал, где находились ценнейшие экспонаты (кости кита, чучела и др.) помещены живые собаки и кролики. У входа в институт прямо на полу лежит череп кита, стоят и пылятся чучела носорогов. Поломанный скелет мамонта не ремонтируется [За пролетарские кадры, 25 октября 1931 г, ? 49(127)]. С 1 декабря 1930 г. Зоомузей передали из ведения кафедры зоологии беспозвоночных животных в ведение Института зоологии. Осенью 1931 г. руководство института (А.М. Быховская, Е.М. Вермель) наметили реорганизацию музея. Предполагалось открытие новых отделов: зоогеографии, фауны районов Сибири, животноводства (Архив МГУ, ф.54, оп.1 и 1л, ед. хр.4, л.10). На совещании методической комиссии сектора науки Наркомпроса М.М. Завадовский предложил объединить Зоологический и Дарвиновский музеи, против чего резко выступил директор Дарвиновского музея, талантливый зоолог и организатор А.Ф. Котс. Кроме того, А.М. Быховская и Е.М. Вермель предложили следующее: Из имеющихся дублетов и мультиплетов коллекций Музея, Зоологический Музей может и предлагает укомплектовать коллекции для втузов или вузов (там же, л.11). Фактически это означало ликвидацию значительной части фондов музея. Наркомпросом были приняты на этот раз предложения по введению дополнительных разделов (за счет предполагавшейся надстройки). Тяжелое положение сложилось и с библиотекой Зоомузея, захваченной Институтом зоологии. Одно из совещаний (в декабре 1931 г. постанови