Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.amstud.msu.ru/full_text/texts/dementyev/part2/glava2_2.htm
Дата изменения: Wed Nov 2 00:38:50 2011
Дата индексирования: Sat Feb 2 21:40:12 2013
Кодировка: koi8-r
New Page 1

Другой ведущий представитель неолиберального направления - А. М. Шлезингер-младший. Он начал свой научный путь с ис­следования "Эра Джексона" (1945), написанного в немалой мере с прогрессистских позиций и лишь позднее оставил их. Вскоре он стал видным теоретиком и практиком современного социально-либерального реформизма (он принимал деятельное участие в формулировании программы "новых рубежей" и являлся советником президента Дж. Кеннеди).

Как и Хофстедтер, Шлезингер-младший рассматривает американскую историю под углом зрения нарастающего торжества либерального реформизма, главным орудием утверждения которого является государ­ство. Один из центральных элементов исторической схемы Шлезингера - концепция чередования циклов либеральных реформ и периодов кон­сервативной консолидации[1] (принятая им не без влияния философско-исторических построений Арнольда Тойнби и Питирима Сорокина). Так, в соответствии с этой схемой джексоновская демократия положила ко­нец консервативной "эре доброго согласия". "Прогрессистская эра", связанная с именами Т. Рузвельта и В. Вильсона, по Шлезингеру, насту­пила после полосы засилья трестов в экономике и общественной жизни, "новый курс" пришел на смену более чем десятилетнему правлению республиканцев, выражавших интересы большого бизнеса. "Новые рубе­жи" Кеннеди последовали за "бесплодными годами президентства Эйзен­хауэра". С 60-х годов вновь наступила эпоха консерватизма. Рассмат­ривая социальные конфликты в истории США в рамках борьбы либера­лизма и консерватизма, Шлезингер включал в либерализм и антимонополистические, и антибуржуазные течения.

В центре научных интересов Шлезингера - история "нового курса". Им написан капитальный труд "Эра Рузвельта[2]. Нужно отметить, что ни один период американской истории (за исключением разве Граждан­ской войны) не привлекает такого внимания исследователей. Это не случайно. Сказывается известная близость проблем, вызвавших к жизни реформы 30-х годов и тревог послевоенной действительности. Число работ по "новому курсу" особенно увеличилось с 50-х годов, когда историки получили доступ к материалам библиотеки Ф. Рузвельта в Гайд-парке, где хранится архив покойного президента.

Шлезингер рассматривает "новый курс" в плане преемственности либерально-реформистской традиции. В работе, написанной на основе широкого круга архивных документов, немало страниц, рисующих ост­роту "великой депрессии" 30-х годов и массовое забастовоч­ное движение, но главная проблема времени, в трактовке автора, со­стояла в приспособлении американского общества к новым условиям "укрупненного производства". Эта задача была решена в результате сотрудничества бизнеса и труда под эгидой государства, выступивше­го в качестве нейтральной силы, гарантирующей стабильность. Амери­канская политическая система была усовершенствована, администра­тивная - приближена к нуждам "забытого человека" и ей были вруче­ны новые средства воздействия на социальную и экономическую жизнь страны. Шлезингер изобразил Рузвельта лидером, который действовал проницательно и безошибочно.

Историография внешней политики. Школы "политического идеализма" и "реальной политики". Глобальная политика США после второй мировой войны обусловила гораздо большее, чем прежде, внимание американской историографии к внешнеполитическим проблемам. В стране выросли десятки исследовательских центров, занимающихся изучением современной внешней политики и меж­дународными отношениями. В 1946 г. был создан факультет международ­ных отношений в Колумбийском университете, в 1948 г. - корпорация "РЭНД", строившая военно-стратегические модели международных кон­фликтов, в 1951 г. - Центр международных исследований при школе Вудро Вильсона в Принстонском университете и Центр для изучения меж­дународных отношений в Массачусетском технологическом институте и др.; в послевоенные годы были образованы многочисленные институты по изучению отдельных стран и регионов. Литература по истории внешней политики США также чрезвычайно обширна, по существу, изучение внешне­политической проблематики стало самостоятельной отраслью историче­ской науки.

После второй мировой войны ведущее место в изучении современ­ных международных отношений и истории внешней политики заняли школы "политического идеализма" (Д. Перкинс, С. Бэмис и др.) и "реальной политики" (Г. Моргентау, Р. Осгуд, Дж. Кеннан и др.). Первая школа, продолжая традиции старого "официального" направления, по-прежнему оперирует категориями правовых и моральных ценностей, объявляет экспансионистские устремления США выражением национальных настрое­ний. В противовес ей школа "реальной политики" исходит из теории "баланса сил" и "национальных интересов" и критикует ряд внешнепо­литических акций США в настоящем и прошлом как нереалистические.

В основе внешнеполитических подходов обеих школ лежит теория консенсусного развития США (различные группы, партии, организации имеют равные возможности отстаивать свои интересы, в результате чего складывается "равнодействующая" - правительственный курс). В отличие от прогрессистов они уделяют мало внимания внутренним факторам, крайне редко предпринимают попытки нащупать экономическую подоплеку внешней политики.

Единодушие обеих школ отчетливо проявилось в трактовке "холод­ной войны". Ее историография развивалась в тесной связи с выработ­кой и осуществлением послевоенного внешнеполитического курса США, многие будущие историки сами были участниками проведения этой по­литики. Возникновение "холодной войны" было обусловлено труднейши­ми проблемами, с которыми столкнулись по окончанию войны СССР и США, и в своих взаимоотношениях, и в мировой политике в целом. В мире шел процесс фундаментальных социальных перемен. Конец войны стал началом ядерной эпохи. По-разному эти изменения виделись из Москвы и Вашингтона.

Большинство американских историков присоединилось к официаль­ной версии "холодной войны". Вся ответственность за нее возлага­лась на Советский Союз, который обвинялся в стремлении распростра­нить коммунистическую тиранию на весь мир. С другой стороны, поли­тика США оправдывалась как ответ на коммунистическую агрессию, ко­торая была остановлена с помощью доктрины Трумена, осуществления плана Маршалла и угрозы "массированного возмездия".

Соглашаясь с политикой "сдерживания коммунизма", "политичес­кие реалисты" возражали против "моралистского" подхода "политичес­ких идеалистов". "Холодная война", по мнению "реалистов", не столк­новение абстрактных сил добра и зла, а развитие традиционного в ис­тории "силового конфликта" между державами, выступающими в защиту своих национальных интересов. Они считали, что США, ориентируясь в годы войны на союз с СССР, опрокинули сложившийся ранее "баланс сил" и проглядели преемственность экспансионизма во внешней поли­тике СССР и царской России, который после второй мировой войны обернулся против США.

Вскоре полемика вышла за рамки советско-американских отноше­ний в послевоенный период, и исследователи обратились к историческому опыту русско-американских контактов. В годы войны Ф. Р. Даллес в книге "Дорога в Тегеран" (1944) выдвигал концепцию "естественных союзников" - России и Америки, отмечая, что коренные интересы этих стран нигде прямо не сталкивались, а география и международная обстановка благоприятствуют их сближению. Шесть лет спустя c противоположной точкой зрения выступил Т. Бейли в работе "Америка против России"[3], выдвинув положение о "естественной враждебности" народов двух стран. Он утверждал, что доктрина Монро была вызвана главным образом уг­розой России, постоянное напряжение между странами всегда сущест­вовало на Дальнем Востоке. Тема русско-американских отношений была продолжена историком и дипломатом, одним из авторов доктрины "сдер­живания" Дж. Кеннаном. Рисуя советско-американские отношения в годы гражданской войны в России, он критиковал государственных деятелей США за то, что они, по его мнению, не сделали всего возможного для предотвращения Октябрьской революции, недостаточно эффективно под­держали правительство Керенского. С другой стороны, Кеннан описы­вал американскую интервенцию в Советской России как диктуемую, прежде всего, стратегическими соображениями войны против Германии.

Другой важнейшей темой, выдвинувшейся на первый план в 40-50-е годы, стали проблемы второй мировой войны. Развернувшиеся сре­ди историков споры как бы продолжали внешнеполитические дебаты кон­ца 30-х годов. Наибольшие разногласия вызвал вопрос о причинах вступления США в войну и в связи с этим о сущности предвоенной по­литики нейтралитета и ответственности за нее.

Официальные круги еще в ходе войны предпринимали попытки пе­реложить ответственность за политику нейтралитета США - этого ва­рианта мюнхенской политики западных держав, на американское обще­ственное мнение, якобы требовавшее полной самоизоляции страны и на­вязавшее конгрессу и правительству законодательство о нейтралите­те 1935-1941 гг. Эта точка зрения нашла отражение в предпринятых в ходе войны и после нее публикациях сборников документов и коммен­тариях к ним госдепартамента.

Господствующее положение в историографии войны заняло офици­альное направление. К нему присоединилось большинство историков школы "политического идеализма". Особую известность приобрело двух­томное исследование У. Л. Лангера и С. Е. Глисона "Вызов изоляциониз­му" (1952) и "Необъявленная война" (1953). Хотя работа написана на основе широкого круга источников, но фактически в ней лишь развивалась официальная версия событий. Лейтмотивом было стремление объяснить деятельность американского государственного руководства по проведению политики нейтралитета США распространенным ими в стране изоляционистскими настроениями, которые блокировали все попытки правительства США принять меры, чтобы остановить агрессора.

В отличие от официальной историографии, возникшее в конце 40-х годов так называемое ревизионистское направление выступило с резкой критикой внешнеполитического курса США накануне и во время войны. Оно поставило вопрос о целесообразности былого военного союза с СССР, заявляя, что это был "ошибочный союз". Ч. К. Тэнзил в книге "Война с черного хода" (1952), занимающей центральное место в ревизионист­ской историографии, писал: "Германию вовлекли в войну с Англией и Францией, тогда как она предпочла бы войну с Россией из-за Украи­ны"[4]. Он выдвинул против правительства Рузвельта обви­нение в том, что оно своими действиями способствовало распростра­нению коммунизма.

"Холодная война" наложила отпечаток и на изучение военной ис­тории второй мировой войны, определив односторонний подход к ней многих американских исследователей. При участии государственных уч­реждений была составлена обширная программа по написанию истории мировой войны. Результатом явился выход в свет 100-томной истории армии, авиации и флота. Вышло также большое число работ, детально описывающих сражения в Европе, Африке, на Тихом океане. Многие из них представляют интерес благодаря введению в научный оборот широ­кого круга источников. В целом вклад СССР в победу над Германией оценивался высоко, но центр тяжести в описании военных действий все же переносился на западноевропейский и тихоокеанский театры войны, в резуль­тате советско-германский фронт оказывался как бы периферией второй мировой войны. Так же широкое хождение получили взгляды, что, поскольку США стали во время войны "арсена­лом демократии", это предопределило исход великой битвы. Несомненны огромное значение экономической мощи США для победы над фашизмом, ценность американской помощи СССР по лендлизу. Но когда не­которые американские историки сводили роль СССР в войне лишь к вы­игрышу времени, необходимому для развертывания военной машины США, это деформировало всю картину войны.

Консервативный консенсус сказался не только в трактовке проб­лем современной истории, но и затронул традиционные сюжеты внешне­политической истории Соединенных Штатов XIX - начала XX вв. В не­малой мере тон задали признанные мэтры внешнеполитической историо­графии, внеся поправки в свои прежние работы. Если до войны многим из них не были чужды прогрессистские идеи, то теперь в их работах усилились "охранительные" тенденции. Потускнела антианглийская ок­раска трудов С. Б. Бемиса в работах по истории американской диплома­тии в XIX в.; более односторонне и даже апологетически стал оцени­вать позитивные стороны доктрины Монро Д. Перкинс; Д. Пратт, крити­ковавший ранее "колониальный эксперимент" США на рубеже XIX-XX вв., теперь писал: "Эта политика... имела целью материальный и духовный прогресс колониальных народов, развитие их способности к государст­венности"[5].

В период "холодной войны" консервативный консенсусный подход доминировал в историографии внешней политики США. Но и тогда раздавались голоса, отвергавшие апологетическую трактов­ку. Исследователи истории международных отношений Д. Ф. Фле­минг, Ф. Л. Шуман с леволиберальных позиций подвергли критике военно-политическую стратегию США после второй мировой войны. Изучая при­чины "холодной войны" и стремясь уяснить мотивы советской полити­ки, они обратились к истокам враждебности стран Запада к Советско­му Союзу со времени Октябрьской революции и последующей иностран­ной интервенции. По их мнению, первоначальное неприятие коммунис­тической идеологии было превращено в непрекращающуюся кампанию изоляции Советского Союза, попытки блокировать его законное стремление обеспечить себе защиту от агрессии. После войны стремление СССР к гарантии своей безопасности еще более усилилось. "... Любой народ, принесший такие жертвы, как советский, затем одержавший беспример­ную военную победу, должен позаботиться о том, чтобы перекрыть пути вторжения, используя при этом те методы, которые он сочтет наиболее благоприятными для себя, не прислушиваясь к рекомендациям тех, кто живет от него на значительном отдалении[6].

Сдвиги в 60-80-е гг. Теоретико-методологические перемены. C 60-х годов американская историческая наука всту­пает в новый этап развития, ознаменовавшийся важными качес­твенными изменениями. Новые тенденции историографии отражали и изменения в американском обществе, методологическое и теорети­ческое обновление общественных наук в целом.

В течение всего современного периода американской истории ее социально-экономическое развитие во многом определялось успехами и противоречивыми последствиями научно-технической революции. С одной стороны, научно-техническая революция в совокупности с совершенствующимся государственным социальным регулированием укрепляли позиции американского капитализма. Положение высшего и среднего класса, составляющих значительную часть нации, в эти десятилетия упрочилось. Это являлось объек­тивной основой распространения концепции "общества изобилия", "деидеологизации", "индустриального" и "нового индустриального общества". Вместе с тем научно-техническая революция имела и негативные социальные последствия: часть рабочих традиционных отраслей, так называемые "синие воротнички", гуманитарная интеллигенция, учителя, пенсионеры и молодежь, только начинающая самостоятельную жизнь, оказывались зачастую на обочине экономического прогресса.

Противоречивые реалии Америки определили тенденции общес­твенно-политической жизни, так же как и общественных наук Соеди­ненных Штатов. С одной стороны, получили развитие теории и концепции, которые абсолютизировали позитивные стороны научно-технической революции, с другой стороны, развивались социально-критические концепции, фиксировавшие внимание на ее издержках.

Большое воздействие на развитие общественных наук и историографии оказали теории "индустриального" и "нового индустриаль­ного общества", возводившие технологические изменения в перво­основу исторического прогресса. Родоначальником этой теории выступал социолог У. Ростоу, опубликовавший в 1960 г. "Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест". Ростоу разделил историю человечества на пять стадий: 1)"традиционное общество", включающее все общества вплоть до капитализма; оно характеризуется низким уровнем производительности труда, гос­подством в экономике сельского хозяйства; 2)"переходное общес­тво", условно совпадающее с переходом к капитализму; З)"период сдвига", характеризующийся промышленными революциями и началом индустриализации; 4)"период зрелости" - завершение индустриали­зации и возникновение высокоразвитых в промышленном отношении стран; 5)"эра высокого уровня массового потребления", достичь которой удалось лишь США.

Теория Ростоу была развита Д. Беллом, 3. Бжезинским, други­ми учеными. В своем современном варианте она разделяет человеческую историю на доиндустриальное (традиционное), индус­триальное и постиндустриальное общества. К постиндустриальным обществам - форпостам цивилизации - отнесены страны, успешно проходящие через научно-техническую революцию. Среди сторонни­ков этой теории произошло внутреннее разделение, в частности выделилось и направление, выступившее за синтез в "новом индус­триальном" обществе позитивных черт капитализма и социализма.

Среди представителей этого направления наибольшую извес­тность приобрел лидер современной либеральной мысли в США Дж. Гэлбрейт. Взгляды Гэлбрейта и его последователей свидетельствовали о стремлении либералов дать позитивные ответы на вызовы радикализма, социализма и национально-освободительных движений 60-х годов. В 1967 г. в книге "Новое индустриальное общество"[7] Гэлбрейт развивал идею своеобразного исторического компромисса между капитализмом и социализмом, а для обозначения этого компромисса было введено новое понятие - конвергенция. Концепция конвергенции обосновала объективную закономерность сближения производительных структур и систем экономического управления при социализме и капитализме. Лейтмотивом этой и последующих книг Гэлбрейта являлась мысль, что негативные стороны научно-технической революции могут быть устранены только на основе развития в рамках капитализма процесса социа­лизации.

Размежевание между консерваторами и либералами происходило в 60-е годы и в исторической науке. Школа "консенсуса" оказалась в затяжном кризисе, а ее либеральные представители выступили с ревизией апологетических концепций. Своеобразным манифестом отхода либералов от консерваторов стала монография одного из лидеров либерального направления Р. Хофстедтера[8], в которой критически сопоставлялись концепции прогрессистской и "консенсусной" школ, этих двух главных соперниц в послевоенной историографии США. Порывая со школой "консенсуса", Хофстедтер указывал на важную роль на разных этапах американской истории конфликтов и проти­воречий и признавал революционный характер Войны за независи­мость 1775-1783 гг. и Гражданской войны 1861-1865 годов.

Сдвиг в исторической науке США получил выражение и в оформле­нии радикальной школы. Она возникла в лоне нового левого движе­ния 80-х гг. и долгое время именовалась как новая левая историография. Со временем радикальная школа стала все более тесно контактировать с наследниками прогрессистской школы, составив вместе с ней то направление исторической науки США, которое можно определить как радикально-демократическое.

Это направление намного пережило новое левое движение, более того, своего расцвета оно достигло уже в 70-е годы. В самом начале 80-х гг. радикально-демократическое направление сохраняло научный авторитет, его концепции так или иначе были вос­приняты и некоторыми другими направлениями и школами. Со второй половины 80-х годов под воздействием меняющейся политической ситуации самостоятельная роль и влияние радикально-демокра­тического направления стали уменьшаться.

Важным явлением современного этапа в развитии историографии США стало формирование "новой исторической науки". Развитие этого направления, опирающегося на методы современных общественных наук, в первую очередь таких, как социология, политология, экономика, антропология, характерно для большинства стран Запада эпохи научно-технической революции, но каждая из них имеет свои особенности. В США такая особенность заключалась в том, что развитие новой научной истории началось там с освоения количественных методов и складывания первоначально школы "новой экономической истории". По этой причине "новая историческая наука" Соединенных Штатов даже получила название клиометрии ("измеряющая историография"). И только затем стали складываться школы "новой социальной", "новой политической истории", использовавшие собственно методы общественных наук, такие как структурно-функциональный, стратификационный, бихевиористский и другие. Если на ведущую школу "новой исторической науки", социаль­ную - в 60-е гг. определяющее влияние оказывала социология, то в 70-80-е гг. все большее значение приобретают демография и антропология. Овладение количественными методами и междисциплинарной методологией в целом помогло исторической науке США полнее и точнее постигать явления прошлого, расширить предмет познания и проблематику.

Развитие "новой исторической науки" также обнаружило, что освоение количественных методов исследования и междисциплинарной методо­логии не устранило теоретических различий, хотя и видоизменило их. Постепенно в ее рамках происходило типичное для традицион­ной историографии размежевание на консервативное, либеральное и радикально-демократическое направления.

Радикально-демократическое направление. Радикально-демократическое направление осуществило пере­смотр американского исторического опыта с мировоззренческих позиций, позаимствованных, в первую очередь, у нового левого движения. Особенности и противоречия новой левой идеологии, так или иначе, характерны для концепции радикально-демократической историографии.

Радикальная школа имела непосредственные преемственные связи в американской историографии: предшественницей ее была прогрессистская школа. При всем сходстве - стремление к всесто­роннему критическому пересмотру концепции традиционных школ и направлений - им присущи, вместе с тем, и отличия. Радикальная школа рассмотрела американское общество как антагонистическую социально-политическую систему на всех этапах ее развития, а не только в новое время, что было характерно для прогрессистских историков. Круг интересов радикальных историков был гораздо шире: он включал наряду с историей американских револю­ций проблематику рабочего движения на всех его этапах, внут­реннюю и внешнюю политику США XX века. Радикальные историки испытали гораздо большее воздействие марксизма, а также современных философских исторических школ, таких, как Франкфуртская философская школа, школа "Анналов", "новая историческая наука". Радикальные историки уделили гораздо большее внимание роли мировоззренческих, социально-психологических и идеологических факторов в историческом развитии.

Радикально-демократическое направление в изучении социаль­ных размежеваний и конфликтов революционной эпохи конца XVIII в. в отличие от предшественников из прогрессистской школы, исследо­вавших преимущественно настроения и выступления сельской бедно­ты, уделило самое пристальное внимание позициям городских низов. Работы Д. Лемиша, С. Линда, Дж. Мейна и других историков расширили прежние представления о содержании социальной борьбы в революционный период, поскольку устремления городских низов серьезно отличались от требований сельской бедноты, особенно мелких самостоятельных фермеров.

Отмечая вклад радикально-демокра-тического направления в изучение ранней американской истории, необходимо вместе с тем отметить, что для ряда его представителей характерно отделение стихийных народных выступлений от действий демократического руководства патриотического лагеря, рассмотрение их в качестве не только самостоятельного, но и изолированного революционного потока. Преклоняясь перед революционной стихийностью масс, они объявляли ее высшим выражением демократической линии в Амери­канской революции, свергая в то же время с демократического пьедестала лидеров левого крыла патриотов, включая признанного отца демократии в США Т. Джефферсона.

Большое внимание радикально-демократическим направлением было уделено эпохе второй Американской революции - Гражданской войне и Реконструкции 1861-1877 гг. Получили широкую извес­тность и вызвали бурные дискуссии исследования Юджина Дженовезе. В монографии "Политическая экономика рабства. Исследования экономики и общества рабовладельческого Юга"[9] он противопоста­вил анализу экономических характеристик рабства, типичному для консервативных и либеральных авторов, исследование "политической экономии" рабовладельческой системы, включающей в себя отношения собственности, классовую структуру, политическую надстройку, идеологию и культуру. Американское рабовладение, доказывает он, возникло как способ эксплуатации рабочей силы в рамках капитализма, но постепенно оформилось в автономную социально-экономическую и политическую структуру, основывающую­ся на своеобразной, отличной от капиталистической, "полити­ческой экономии". Будучи первоначально "придатком британского капитализма" американское рабовладение после войны за независи­мость, сохранив связи с капиталистическим рынком, превратилось в "аристократическую" систему, определяющей основой которой стало не только частнокапиталистическое накопление, но и рабовладельческий способ эксплуатации негритянского населения Юга. Постепенно капиталистическая система Северо-Востока и плантационное рабство выступили как две разнородные и антаго­нистические, с точки зрения заключенных в них тенденций разви­тия, общественные системы.

Большие дискуссии в исторической науке США вызвали последу­ющие монографии Ю. Дженовезе[10], в которых давалось оригинальное объяснение неразвитости антирабовладельческих восстаний в США. Опираясь на теорию А. Грамши о классовой гегемонии буржуазии как способе ненасильственного подчинения масс, Дженовезе ис­пользовал ее и для истолкования системы классового господства плантаторов-рабовладельцев. Сформулированная им концепция патриархального патерналистского характера американского рабов­ладения оказалась неожиданно созвучной работам консервативных историков. Важно, однако то, что уделив немалое внимание роли церкви, Дженовезе показал, что религия рабов была сложным сочетанием африканских и христианских нравственных норм - она помогла рабам сохранить жизнеспособность и сделалась "организующим центром их сопротивления".

В дискуссии принял участие и известный американский исто­рик-марксист Г. Аптекер. Он утверждал, что вообще невозможно говорить о "спокойном" Юге, что последний был подобен пороховой бочке. Ряд из известных ныне заговоров и восстаний негров-рабов были выявлены ранее Аптекером в работах "Быть свободным" (1948), "Навстречу свободе негров" (1956), "Восстание Ната Тернера" (1986) и др.

Изучение негритянского антирабовладельческого движения - сквозная тема творчества другого известного историка-марксиста Ф. Фонера. Он собрал полузабытые и рассеянные по различным библиотекам и частным собраниям статьи и выступления выдающегося негра-аболициониста Фредерика Дугласа и опубликовал их в четырехтомном издании с научными комментариями (1950-1955). Он прослеживал его деятельность на фоне Гражданской войны и Реконструкции, трактуя последнюю вслед за Дж. Алленом как новую фазу во Второй Американской революции.

Большое внимание историки радикально-демократического направления, в первую очередь Л. Литвак и Э. Фонер[11], капиталь­ные работы которых завоевали много престижных академических наград, уделили итогам Гражданской войны и Реконструкции. В отличие от консервативных историков они признают реальные исторические достижения Второй Американской революции, а в отличие от либеральных историков раскрывают ее незавершенность, что явилось одной из причин реанимации в будущем экономических и политических позиций бывших плантаторов, как и сохранения системы сегрегации негров.

Особое место в радикально-демократической историографии заняла тема американского рабочего движения на всех его этапах. При этом ее представители с самого начала вступили в острую полеми­ку с коммонсовско-висконсинской школой. Отвергнув ее исследова­тельский подход, как метод изучения рабочего движения "сверху", радикальные историки присягнули на верность методу изучения рабочего движения "снизу". Это должно было, по их мысли, расширить возможности выявления процесса формирования собственных классовых черт мировоззрения пролетариата США, выходящих за рамки тред-юнионистского сознания. Радикальные историки исходили из того, что новый подход должен разрушить постулат консервативной и либеральной историографии, заключающийся в том, что в США невоз­можно развитие культуры и сознания, альтернативных буржуазной идеологии.

Среди тем, поднятых радикальными историками, некоторое время повышенной популярностью пользовалось развенчание полити­ки профсоюзной верхушки и консервативного профсоюзного объеди­нения АФТ (с 1955 г. - АФТ-КПП). Критика исторического пути "образцового" по понятиям висконсинцев, профсоюзного объединения был беспощадна: исследовался процесс отрыва профсоюзного руко­водства от рядовых членов и превращение его в профбюрократию, освоившую психологию и жизненные правила капиталистических менеджеров, раскрывалось подчинению "чистого" и "делового" тред-юнионизма ценностным установкам и стереотипам предпринимательской идеологии.

Впоследствии на первый план в радикальной историографии выдвинулся новый ракурс - не только и не столько разоблачение перерождения профсоюзной верхушки, сколько исследование развития самосознания "рядовых".

"Новая историческая наука". В "новой исторической науке" наиболее "старой" является школа "новой экономической истории", опирающаяся по преимуществу на количественные методы исследования прошлого США. В поле ее зрения оказались проблемы промышленного переворота и индустриа­лизации, рабовладения, аграрной истории.

В изучении "новой экономической историей" промышленного пере­ворота и индустриализации в США поначалу возобладала тенденция технологического детерминизма, означавшая сосредоточенность на количественных и качественных сторонах технико-производственных изменений в США ХVIII-XIX вв. Одним из центральных оказался вопрос о причинах выигрыша Соединенными Штатами экономического соревнования с Великобританией в XIX - начале XX вв. и оттесне­ния последней с позиции "мировой мастерской". При этом П. Темин и его ученики объясняли более быстрое индустриальное развитие США способностью к технологическим нововведениям, в то время как другие клиометристы, среди них Р. Фогел, подчеркивали преимущественное значение фактора дешевизны сырья в Соединенных Штатах. Широкую известность приобрела дискуссия клиометристов о рентабельности и роли железных дорог в промышленном развитии США XIX в.: одна группа, в которую входили П. Темин и Д. Норт, доказывала, что железнодорожное строительство благоприятствова­ло процессу индустриализации в США, в то время как другая группа во главе с Р. Фогелом, впервые использовавшим метод контрфактического моделирования[12], утверждала, что железные дороги в XIX в. по эффективности уступали гужевым и водным перевозкам и что их чрезмерное строительство не только не способствовало, но даже препятствовало процессу индустриализации. Почти пятнадцатилетняя дискуссия завершилась тем, что Фогел фактически отказался от своей концепции.

В рамках клиометрии сложилась и группа историков, среди которых известность приобрели Д. Этак, Г. Кларк, осудившие сосредоточенность исследователей "новой экономической истории" на технико-производственных процессах и избравшие темой анализа социальные аспекты промышленного переворота и индустриализации. В их исследованиях обращено внимание на рост молодой американ­ской промышленности, интенсификации труда, увеличение рабочего дня, вытеснение квалифицированного труда менее квалифицирован­ным, пауперизацию, складывание рынка детского и женского труда. Их выводы, доказывающие, что социальные последствия промышлен­ного переворота и индустриализации в США по существу не отлича­лись от европейского опыта, контрастируют с теорией "американ­ской исключительности".

Одно из центральных мест в трудах либерального и консерва­тивного направлений клиометрии заняли темы американского рабов­ладения и Гражданской войны. В их трудах обосновывались два главных тезиса: для Гражданской войны в США не было объектив­ных экономических оснований, она не повлекла за собой обновле­ния или ускорения развития нации, а, напротив, затормозила его, оказавшись "зряшной" революцией.

Клиометристы выдвинули концепцию о динамичном развитии рабовладельческого Юга в десятилетия перед Гражданской войной. Наибольшую известность снискали работы Р. Фогела и С. Энгермана. Фогел, утвердившийся в качестве лидера новой экономической историографии, удостоился чести быть избранным в Национальную академию наук в Вашингтоне, где оказался первым представителем исторической профессии. Написанная им совместно с Энгерманом двухтомная монография о плантационном рабстве[13] увенчана четырьмя основными обобщениями: американское рабство было высоко продуктивной и прибыльной экономической системой, достигшей в канун Гражданской войны процветания как в старых приатлантических, так и в новых западных штатах; рабский труд на крупных рабовладельческих плантациях был более производительным, чем свободный труд белых фермеров и сельскохозяйственных рабочих; плантационное рабство обеспечивало неграм-рабам более высокий уровень жизни, нежели тот, который гарантировал промышленный капитализм наемному рабочему или тот, которого достигли чер­ные американцы после освобождения; плантационное рабство не подавляло духовные, умственные и физические возможности афро-американцев, которые перешли к моногамной семье, приобщились к христианской религии и т. п.

Критика отвергла не все выводы "лидеров новой экономической истории". Например, не подвергается сомнению факт прибыльности рабовладельческих хозяйств: она была обусловлена подчиненностью плантационного рабства закону частнокапиталистического накопле­ния, неразрывной его связью с мировым капиталистическим рынком и зависимостью от него. Однако многие выводы Фогела и его последователей, как и их общая концепция превосходства планта­ционного рабства по ряду социальных показателей над чистым капитализмом, не могут быть признаны убедительными. Фогел и Энгерман чрезмерно доверились источникам, исходившим от рабовладельцев. Сравнительные характеристики капитализма и рабства относятся к периоду второй четверти XIX в., заведомо проигрышному по ряду важных показателей для промышленного капитализма, ибо он тогда проходил стадию мучительных родов, сопровождавшихся самыми негативными социальными последствиями. Сравнение промышленного капитализма и плантационного рабства с позиций историзма не оставляет сомнений, что рынок наемного труда, свободная конкуренция и выраставшие из них производ­ственные и социальные отношения (экономика, политика и культу­ра) были исторически прогрессивнее и несовместимы с системой рабства.

Ряд клиометристов (Д. Норт, Т. Кохрэн, П. Темин) стремились доказать ненужность Гражданской войны на основе компьютерных обсчетов динамики экономического развития США в предвоенный и послевоенный периоды. Обнаружив некоторое падение производства промышленной продукции и производительности труда (падение на 13% в послевоенный период), они сделали вывод, что Гражданская война приостановила экономический прогресс. Показы­вая определенный спад промышленного производства после Граждан­ской войны, клиометристы не раскрыли истинную суть этого явле­ния, а именно: подобные спады характерны для послевоенных и послереволюционных эпох, а экономические плоды социально-экономических революций "пожинались" позднее их завершения.

С другой стороны, ряд клиометристов доказывал, что экономическое развитие, освобожденное после Гражданской войны и Реконструкции от вмешательства федеральных властей, имело наиболее благоприятные последствия для негров, предоставив им "равный с белыми шанс на процветание и успех". Так, С. Де Канио утверждал, что доходы черных американцев в последней трети XIX в. удвоились и на 30% опережали рост общественного дохода за эти годы. Эти выводы они подвергнуты критике со стороны новых экономических историков радикально-демократического направления.

Д. Мандл, последователь Дженовезе, привел данные, свидетель­ствующие, что возрождение системы плантаторского господства основывалось и на внеэкономических формах принуждения, которые тормозили капиталистическое развитие Юга, углубляли стагнацию его аграрной экономики. Близок к концепции Мандла Д. Уинер, согласно подсчетам которого черные американцы, несколько улуч­шив свое положение к концу XIX в., тем не менее, в 1900 г., имели доход, составлявший лишь 1/3 дохода среднего белого американца.

Различие подходов в среде клиометристов проявилось и в изучении такой классической темы американской истории, как освоение Запада. С одной стороны, выделилась группа исследователей, сосредоточившихся на историко-демографической проблематике: экономическая и социальная мобильность в различных возрастных и миграционных группах, динамика смертнос­ти, рождаемости, браков и т. п. С другой стороны, оформилась большая группа исследователей, нацеленная на всестороннее социально-экономическое исследование процессов освоения Запада. Среди созданных ими исследований выделяется монография Д. Этака и Ф. Бейтмана "На собственную землю"[14]. В монографии на базе количественных методов анализа цензов всесторонне о характеризо­вана экономика Запада США, демографическая ситуация на Западе и Севере США, технология сельскохозяйственного производства и система общественных отношений на "границе" в XIX веке.

Другим и наиболее влиятельным направлением "новой исторической науки" стала "новая социальная история". Оформилась она в 1960-е гг., и с тех пор ее значение постоянно возрастает. Один за другим основываются журналы, исповедующие принципы "новой социальной истории". Главные из них - "Журнал социальной истории" ("Journal of Social History", 1967) и "Журнал междисциплинарной истории" ("Jornal of Interdisciplinary History", 1970). Социальная история стала конкурировать по влиянию даже с признанной "королевой" историографии, политической исто­рией. Число спецкурсов по социальной истории США в 8 ведущих университетах страны выросло к 80-м гг. почти до ста (в то же время по политической истории оно составило 14, по истории международных отношений-36).

В рамках "новой социальной истории" происходили внутренние разделения: появились направления "новой рабочей", "новой городской" истории, истории семьи, женского движения, детей и детства и т. д. И все же выделялись два главных устойчивых интереса - это динамика социальных структур, а также история разнообразных социальных общностей, их возможностей, поведения, социальной психологии. При их изучении использовались методы антропологии, социологии, психологии, а также количественные методы исследования.

Исследовательские интересы "новой социальной истории" вызвали критическое отношение со стороны американских марксис­тских и ряда леворадикальных ученых, обвинивших ее в размельчении объекта социального анализа, подмене межклассовых взаимоотношений и противоречий межгрупповыми и внутригрупповыми. Известный американский историк-марксист Ф. Фонер, автор фундаментального шеститомного труда "История рабочего движения в США" (1947-1980), отдавая должное достижениям "новой соци­альной истории", отмечал, что написание истории рабочего движе­ния вне контекста общеисторических тенденций развития США может привести к деформации предмета изучения. Действительно, если марксистская социальная история сосредоточивалась на классах и классовом самосознании, то немарксистская - на этнических и религиозных группах, соседских, деревенских и городских общинах, семье и браке, женщинах и женском движении, маргинальных слоях общества и мире обыденного сознания людей. Однако при более внимательном и критическом сравнении марксистской и немарксис­тской социальной истории необходимо признать, что каждой из них присуща определенная односторонность.

Социальная история США не существовала без классовых отно­шений и конфликтов, но она никогда не сводилась только к ним. Американская история знала гораздо большее количество социаль­ных сообществ, ячеек и движений, нежели классы, при этом этни­ческие и религиозные группы, семья, соседские общины, их взаи­моотношения и противоречия имели в прошлом США в разные периоды не меньшее, а иногда и большее значение, нежели классовые конфликты. "Новая социальная история" США, не уделив внимания истории классов, добилась, однако, серьезных успехов в постиже­нии истории внеклассовых социальных общностей, их обыденного сознания и культуры.

В "новой социальной истории" постепенно проходили те же размежевания, что и в новой экономической истории. Выделились консервативное, либеральное и радикально-демократическое направле-ния, при этом последнее испытало воздействие отдельных положений марксизма. Серьезные различия возникли между ними в изучении одной из центральных проблем - социальной мобильности в американской истории. В работах консервативных и либеральных социальных историков абсолютизируется стратификационный анализ, означающий разделение общества на множество слоев (страт), группируемых по таким признакам, как профессиональная, этнорелигиозная принадлежность, владение домом, величина дохода, образователь­ный уровень. Это во многом предопределяет выводы о высокой социальной мобильности на всех этапах американской истории.

Историки радикально-демократи-ческого направления, не отвер­гая стратификационного анализа, подчас дополняют его классовым анализом. М. Катц, М. Дусе и М. Стерн в исследовании об эволюции социальной структуры в США периода торжества промышленного капитализма (третья четверть XIX века)[15], пришли к выводу: социальная мобильность, свойственная североамериканскому общес­тву третьей четверти XIX века означала мобильность внутри каждого класса, но не между ними.

Радикально-демократическое направление оказало особенно большое влияние на школу "новой рабочей истории". Крупнейшим ее авторитетом был признан профессор Нью-Йоркского Городского Университета Г. Гатман, представитель радикально-демократического направления. В его исследованиях дан всесторонний анализ социальной психологии, нравов, обычаев, трудовой и семейной этики рабочего класса домонополистической эпохи. Гатман стремился показать, что "культура" американского пролетариата XIX века, как она получи­ла выражение в фольклоре, ритуалах, праздниках, бытовой и семейной этике, отношении к труду, религиозном сознании, эсте­тических вкусах, заключала в себе неприятие или даже протест против тех форм эксплуатации, которые утверждались в процессе капиталистической индустриализации.

Особенность культуры американского пролетариата XIX в. в значительной мере определялась иммигрантскими "волнами" из Европы. Гатман не ограничился известным тезисом об отрицательном воз­действии иммигрантских волн на процесс формирования сознания пролетариата. Его выводы были неожиданными: континуитет доиндустриальных форм в "культуре" пролетариата США XIX в. только деформировал, но не "размывал" оппозицию американскому общес­твенному миропорядку со стороны рабочих. Гатман привлекал для анализа этих форм массу нетрадиционных источников (письма, фольклор, свидетельства, характеризующие быт, досуг, умонастро­ения иммигрантских общин)[16].

Ученики и последователи Гатмана создали в 70-80-е гг. огром­ное количество исследований, показывающих наличие самостоятельных традиций в рабочей культуре на различных этапах американской истории. Демократические тенденции были сильны в изучении исто­рии и культуры черных американцев, индейцев, женщин, этнических групп. Стереотипы - "американский характер", "Америка - плавиль­ный котел" - уступили место концепции плюрализма разнообразных социальных культур и ментальностей.

Широкое признание получили исследования демократического направления "новой социальной истории", посвященные истории куль­туры и менталитета черных американцев эпохи рабства. В них был раскритикован образ "сэмбо" - инфантильного психически и интел­лектуально неполноценного черного раба, создававшийся десятиле­тиями в трудах консервативных историков. При этом были всесторонне исследованы формирование, прогрессивное разви­тие, выживание негритянской семьи, религия, фольклор, музыка, культура черных американцев на протяжении двухсот лет их пребы­вания в рабстве. В этих исследованиях показано, что негритянская культура представляла собой синтез национальных африканских "корней" и американских традиций[17].

Важными направлениями новой социальной истории стали ло­кальные исследования, история женщин и женского движения, семьи. В развитии локально-исторических исследований принципи­альную роль сыграли монографии Ф. Гривина, К. Локрюджа и Д. Демоса о различных аспектах семейно-общинного уклада колониального общества. Монографии, признанные в США классическими, испытали воздействие методологии французской школы социальной истории, английской локальной истории, культурной антропологии и теории протестантской этики М. Вебера.

В изучении истории женщин и женского движения оформились два отчетливых подхода. Первый рассматривает женщин как особую общественную группу, имеющую собственное, отличное от мужчин предназначение в истории. Его выразители, опираясь на первоис­точники, вышедшие из-под пера женщин (письма, дневники, мемуары и т. д.), воссоздают особую "женскую культуру", которая свиде­тельствует, что у женщин имеется свое социально-историческое "поле", которое исключает экономику и политику, интегрируя в "женскую сферу", по преимуществу, дом, семью, религию, мораль­но-этические ценности, стабилизирующую роль в обществе.

Второй подход трактует женщин и мужчин по сути как два антагонистических начала: утверждается, что мужчины на протяже­нии всей американской истории исповедовали "половой шовинизм", по сути, насильственно загнав женщин в ущербную социальную сферу. Сторонники этого подхода отвергают все сложившиеся ценности, как "патриархальные", включая в них, в частности, семью и материнство.

Соперничество разных направлений характерно и для школы "новой политической истории", сосредоточившейся на изучении избира­тельных кампаний, массового политического поведения американ­цев, политической культуры и использующей, как и другие школы "новой исторической науки", междисциплинарную методологию и количес­твенные методы исследований. Примером консервативного подхода является исследовательский подход "новой политической истории", восторжествовавший в изучении Гражданской войны.

Его выразители претендовали на демократическое видение прошлого: они отвергли элитарные источники, исходившие от руководства национальных политических партий, и обратились к изучению локальных уровней политической борьбы и поведения рядовых избирателей. В 1969 г. М. Холт в монографии о возникно­вении республиканской партии в Питтсбурге (штат Пенсильва­ния)[18] пришел к выводу, что проблема рабства не имела сущес­твенного отношения к ее возникновению. Крах двухпартийной системы демократы-виги произошел, согласно его схеме, из-за острых противоречий между коренными американцами и иммигранта­ми, во-первых, и между протестантами и католиками, во-вторых. Исследовав материалы избирательных кампаний в одном Питтсбурге, Холт, тем не менее, решился на обобщение, что в канун Гражданской войны партийные размежевания почти в каждом городе в северных штатах вырастали не по широким социально-политическим пробле­мам, а из этнических и религиозных разделений населения.

После Холта целая группа американских историков выступила с позиций своеобразного этнорелигиозного детерминизма при объяс­нении политических размежеваний 1850-х гг. в целом, краха двухпартийной системы виги-демократы и возникновения республи­канской партии в особенности.

Холта и его последователей можно обвинить в антиисторизме: они вырвали из социально-экономического и идейно-политического контекста эпохи Гражданской войны и абсолютизировали фактор этнорелигиозных противоречий. Кроме того, они механически переносили (гносеологическая ошибка) на объект исторического анализа частный политологический метод, исследующий функционирование политического механизма и его частей в "чистом виде", то есть вне связи с социально-экономическими проблемами эпохи. Необходимо отметить и отсутствие у них какой-либо теории обще­исторического развития. Как результат, рождаются выводы о том, что Гражданская война была, прежде всего, следствием этнокуль­турных различий Севера и Юга или же продуктом "узкого заговора" кучки южан-рабовладельцев (версия Л. Бенсона), поскольку объек­тивных оснований для ее возникновения не имелось.

Радикально-демократическое направление в рамках "новой политической истории" остается относительно неразвитым. Одним из его наиболее видных представителей является У. Д. Бернхем, кото­рый в исследованиях политических привязанностей американского электората от середины XIX - до ХХ в. смог на основе компьютерного анализа огромного массива данных показать нарастание кризиса двухпартийной системы США. Бернхема отличает от многих предста­вителей "новой политической истории" подход к вопросу об исто­рической причинности: источник необратимых перемен партийно-политической структуры он видит в фундаментальных социально-экономических противоречиях.

В последующем десятилетии (конец 80-х - середина 90-х гг.) магистральные линии развития "новой исторической науки" не претерпели глубоких изменений. Еще более расширились ее тематические рамки, и значительно возросло число исследований. По существу, стерлись грани между главными направлениями "новой исторической науки", их поглотила всеобъемлющая "новая социальная история". Однако явно ослабел критический настрой ранней "новой социальной истории" - в науку в 80-е гг. пришло новое более прагматичное поколение, не участвовавшее в выступлениях "бурных 60-х гг. ". Если первые "новые социальные историки" ставили целью ниспровержение консенсусной трактовки американской истории, то теперь позиции новой и традиционной социальной истории сблизились и дискуссии перешли в сферу более профессиональных разногласий по частным вопросам.

Вместе с тем, в историографии по-прежнему поднимаются важные проблемы: иммиграции, освоения запада, географической и социальной мобильности населения, роли религии в различного рода движениях рабочих[19]. Вслед за радикальным историком Катцем, исследовавшим ментальность бедняков в различные периоды истории США, изучаются условия труда и быта рабочих[20]. В поле зрения социальных исследователей, как и прежде, история афро-американцев - от заговора Габриэля 1800 г. до борьбы освобожденных рабов против кропперства за статус наемного рабочего на плантациях в период Реконструкции Юга[21] и участия в популистском движении; популярны различные социальные аспекты истории национальных меньшинств: индейцев, мексиканцев и др.

Одной из главных тем остается история женщин. Тематические варианты исследований здесь поистине безграничны - от условий труда женщин на фабриках Новой Англии в период промышленного переворота, материнства, участия в войнах до сексуальной жизни и контроля над рождаемостью[22]. Повороты в изучении отдельных тем порой неожиданны и интересны. Так, Р. Коэн в книге “Больше работы для матери: технология труда домашней хозяйки от эпохи открытого очага до микроволновой печи” разбирает изменения в технике чистки ковров от щетки до вакуумного пылесоса и задается вопросом: облегчил ли последний труд хозяйки?

Тематика "новой социальной истории" почти безбрежна, она ушла в немалой мере в микроисторию США (история отдельных парков, магазинов, памятников, тюрем и т. д.), перешагнула границы страны. В США выходят работы по социальной истории многих стран Европы (в том числе и России), Азии и Африки.

Хотя американские социальные историки немало говорят о необходимости расширения изучения ментальности за счет культуры, такой поворот здесь выражен слабее, чем в европейской, особенно во французской, "новой исторической науке". Изучение ментальности тоже пошло, прежде всего, "вширь" - история различного рода ритуалов: праздников, похорон, манер поведения и т. д. Работ, подобных исследованию М. Каммена "По струнам памяти" (1991), о причинах смены отношения разных поколений американцев к историческим событиям прошлого или А. Миллер "Империя глаза" (1993), где автор стремится связать изменения искусства пейзажа в картинах художников XIX в. со складыванием национального сознания у американцев, сравнительно немного.

Сейчас по-прежнему перед "новой социальной историей" стоит задача уйти от мозаичности, фрагментарности. Решение проблем синтеза еще более затруднено, чем ранее, потому что на смену былой эйфории относительно возможности, открывающейся перед историческим познанием, вследствие его математизации пришло разочарование. Нередко раздается критика структурализации и математизации истории, которые не смогли помочь в создании общей теории исторического развития США.

Несмотря на очевидные минусы, нельзя не согласиться с оценкой российского исследователя Г. К. Гульбина, что американская "новая социальная история" превратилась в "зрелую научную дисциплину". Она демократизировала тематику исторических исследований, подняла для изучения новые пласты ранее неизвестного материала по истории маргинальных слоев, этнической истории, истории женщин и т.п. Все это в значительной мере обогатило изучение истории США и раздвинуло ее границы.

Неоконсерватизм. В 70-е годы в США зарождается идейно-политическое течение, нареченное неоконсерватизмом, которое оказало влияние на все стороны общественной жизни, в том числе и на историографию. Своего пика неоконсерватизм достиг в 80-90-е гг., в период пребывания у власти республиканского правительства Р. Рейгана, а затем Д. Буша. Позиции неоконсерватизма упрочились и вследствие распада мировой социалистической системы, ослабления в целом влияния социалистических идей.

Хотя неоконсерваторы выступили в качестве продолжателей индивидуалистической идейно-политической традиции, они сочли необходимым отмежевываться от принципов крайне правых, таких как Д. Маккарти и Б. Голдуотер. Они заявили о следующих отличиях от крайне правых: неоконсерваторы выступают ревнителями подлинно американских традиций и институтов, таких как Декларация неза­висимости и Конституция, и не приемлют образцы европейского консерватизма (например, феодальные, аристократические пережит­ки или фашизм XX века). Неоконсерваторы настаивают на коренных отличиях европейского консерватизма от американского: первый уходит корнями в феодально-аристократические установки и традиции, а второй исходит от заветов Д. Локка и А. Смита, т. е. принципов классического либерализма, под сенью которых зарожда­лось американское общество. Так что по европейским меркам, доказывают неоконсерваторы, они являются истинными либералами. В то же время они стремятся изобразить современных либералов США в роли осквернителей классического либерализма, извративших его в результате заимствования ряда социал-демократических принципов. Неоконсерваторы подчеркивают свою охранительную функцию по отношению к принципам классического либерализма: поддержка и охрана "чистоты" либерализма ХVIII века и составля­ют, согласно их интерпретации, сущность американского консерва­тизма.

Неоконсервативная интерпретация исторического опыта США нашла наиболее полное воплощение в монографиях Р. Бертофа и Р. Керка[23]. В интерпретации Бертофа консервативная консолидация выступает в качестве магистральной тенденции американской истории. Он выделил четыре крупных периода истории США, три из которых ознаменовали триумф "социального порядка" и "первооснов" американизма. Первый период, от образования США в 1778 г. до 1815 г., характеризовался им как "институционализация" политических, морально-идеологических основ "американского порядка", когда оформился надежный механизм "социальной стабильности". Второй этап, от 1815 до 1900 гг., Бертоф рассматревал как единственный период "социальной дестабилизации" в истории США. Причиной этого были иммигрантские "вторжения", беспрерывные переселения на Запад, переходы из одного класса в другой, в целом высокая "вертикальная и гори­зонтальная" мобильность. Третий, переходный период, от 1900 до 1930 гг., знаменовался, по Бертофу, снижением "социальной дестабилизации" вследствие угасания иммигрантских волн, исчер­пания свободных земель и завершения индустриализации. Этот период означал приспособление всех социальных слоев, этнических и религиозных общин к американским условиям, к первоосновам американизма. Наконец, в четвертый период, с 30-х гг. до наших дней, в США утверждается общество, которое, оставаясь высокомобильным, является сплоченным в гораздо большей степени, чем общество XIX в., и в этом смысле больше напоминает общество ХVIII в. Все реформаторские курсы XX в. - В. Вильсона, Ф. Д. Рузвельта, Д. Кеннеди - охарактеризованы Бертофом как консолидирующие американскую нацию, т. е. по своей сути глубоко консервативные.

Р. Керк в книге "Корни американского строя" стремился доказать, что Америка во все времена была землей обетованной для иммигрантов. Как бы ни были они разнородны в национальном, социальном и религиозном отношениях, рассуждал Керк, они всегда воспринимали и усваивали "американские корни" - принципы отцов-основателей, Декларации независимости, Конституции 1787 г. А если это так, значит "корни американского строя" необычайно здоровы по своей сути, и у современной Америки есть все основа­ния опираться на них, не поддаваясь социально-экономическим и политическим экспериментам, позаимствованным из европейского опыта. Керк наделял консервативными мотивами и Джефферсона, и авторов Конституции, и Линкольна, и Ф. Д. Рузвельта. Парадоксаль­но, но подобно прогрессистам и радикалам, Керк считал Конститу­цию США консервативным документом. Но, в отличие от них, он считал это ее положительным, а не отрицательным свойством.

Неоконсерваторы уделили особенно пристальное внимание истории американского либерального реформизма. В реформаторской политике XX века ими выделены два главных этапа: Новый курс Ф. Д. Рузвельта 1930-х гг. и "Великое общество" Кеннеди-Джонсона 1960-х гг. Отношение неоконсерваторов к этим двум периодам неоднозначно: социальные мероприятия Нового курса ими с теми или иными оговорками принимаются, а положения программы "Вели­кого общества" решительно отвергаются. Более того, в концепции "Великого общества" они видят подлинный источник экономических неурядиц, опасность для основ американизма и ярко выраженный перекос в сторону эгалитаризма.

Обосновывая позицию неоконсерваторов, Т. Лоуви доказывал, что социальные программы Нового курса были направлены на "за­правку насоса", создание благоприятных условий функционирования и воспроизводства рабочей силы. Введенные в период Нового курса формы социального страхования охватывали трудоспособные слои общества, т. е. способствовали поддержанию его производительных сил и пользовались поддержкой среди всех основных социальных слоев - бизнеса, среднего класса, рабочих. Программа же "Войны с бедностью" демократической партии, согласно его критике, слу­жила не экономической (антикризисной), а откровенно идеологи­ческой цели - спору с социализмом. Однако социальная политика Кеннеди - Джонсона, критиковал ее неоконсерватор, не ликвидиро­вала, да и не могла ликвидировать этот порок, а только обнажи­ла, выпятила его. Социальные программы демократов 1960-х гг. охватывали, кроме того, не все общество и даже не трудоспособ­ные слои, а его париев - бедняков, многодетных матерей-одино­чек, нуждающихся детей, стариков. В результате, заключал Лоуви, они оказались непроизводительными расходами, ни в коей степени не способствовали улучшению экономической ситуации в США, а только усугубили нездоровые экономические явления[24].

Изучение внешнеполитической истории в 70-80-е гг. Радикально-демократическое направление. "Постревизионистский синтез". В 60-х годах в развитии историографии внешней политики произошли существенные пере­мены. Важнейшая из них - возникновение радикально-демократи­ческого направления. Собственно, вся радикальная историография началась с критического переосмысления внешней политики США. Это были годы эскалации войны США во Вьетнаме (1961-1962 гг.).

Основателем нового направления стал Уильям Э. Уильямс. Он автор многих исследований, среди которых выделяется концепту­альная работа "Трагедия американской дипломатии" (1959), ока­завшая значительное влияние на критически мыслящих молодых ис­ториков. В 60-х гг. Уильямс являлся популярнейшим лектором Висконсинского университета, участником движения за гражданские права. Многие историки-радикалы были его учениками и последова­телями: Г. Алпровиц, Л. К. Гарднер, У. Лафибер, Д. Горовиц, Т. Маккормик. Важнейшим отличием радикальной историографии от школ "идеалистов" и "реалистов" является антиэкспансионистская миро­воззренческая позиция. Центральным моментом во взглядах радикалов было также признание правомерности национально-освободи­тельных движений и революций, осуждение гегемонистской политики США после второй мировой войны, нередко направленной на консер­вацию старых режимов.

Радикалы по-иному, чем представители традиционных направле­ний, определяли движущие силы внешней политики. Они отвергли концепцию "национальных интересов" и заявили о необходимости рассматривать внешнюю политику с учетом расстановки различных политических сил внутри страны, обратили особое внимание на вы­явление экономических мотивов внешнеполитических акций в связи с потребностями капиталистической системы. Российский исследо­ватель Е. И. Попова, подчеркивая положительное значение новых подходов, однако, не без основания отмечала, что на практике их применение историками-радикалами нередко было "односторонним", сводило "внутренние факторы почти исключительно к влиянию монополий"[25].

При всех отличиях в трактовке тех или иных проблем отправ­ной точкой для радикальных историков была общая концепция причин американского экспансионизма. Согласно Уильямсу, в силу господства рыночной капиталистической экономики, ориентирован­ной на извлечение максимальных прибылей, и ограниченности внут­реннего рынка, неспособного поглотить производимую товарную продукцию, США на протяжении всей своей истории были заняты поиском иностранных рынков.

Рассматривая "империализм" как изначально присущее Америке явление (историки-радикалы усматривают его в экспансии планта­торов и фермеров на западные земли), они считают, что на рубеже XIХ-XX вв. произошли важные перемены в движущих силах экспансии - отныне ее организатором стала крупная буржуазия. Новый этап в росте американского экспансионизма они связывают не только с возросшими экономическими устремлениями, но и с попыткой путем экспансии разрешить усилившиеся в стране социальные про­тиворечия. В работах У. Лафибера "Новая империя", Т. Маккормика "Китайский рынок"[26] и др. были отмечены структурные, изменения в экономике в конце XIX в. - образование трестов, разрушительные экономические кризисы (1873-1878, 1882-1885, 1893-1895 гг.), исчезновение свободных земель.

Радикальные историки считают, что американский вариант при­тязаний на мировое первенство наиболее полно воплотился в до­ктрине "открытых дверей". Он основывался, в отличие от колони­альных империй европейских держав, не на прямом политическом господстве, а на экономическом могуществе США. По определению Уильямса, "открытые двери" должны были обеспечить доминирующее положение США на мировом рынке так же, как фритредерство обес­печило такое положение Англии в эпоху "свободного капитализма", когда та выступала в качестве "мастерской мира"; "открытые две­ри" стали американским аналогом в условиях монополистического капитализма[27].

Из стратегии "открытых дверей", рассматриваемой в качестве магистральной линии американской внешнеполитической экспансии в XX в., формировались, согласно радикалам, все важнейшие узлы внешней политики США: отношение к европейским державам, национально-освободительным движениям, Советскому Союзу.

В работах, посвященных внешней политике США между двумя мировыми войнами, радикалы, опираясь на новые материалы, показали прони­кновение американского капитала в Европу, Латинскую Америку, Азию. Анализируя противоречия США и Германии, США и Японии в этих регионах, Л. К. Гарднер пришел к выводу о том, что в этом противоборстве формировались истоки второй мировой войны. Вмес­те с тем, узость подходов экономического детерминизма в освеще­нии международных отношений проявилась в том, что из общей их картины выпадало значение фактора Советского Союза в стратегии США.

Ряд других историков радикального направления Г. Колко, Д. Горовиц и др. обозначали в качестве водораздела американской внешней политики начало Октябрьской революции, пытались просле­дить генезис "холодной войны", начиная с американской интервен­ции в Советскую Россию. При таком подходе стратегия "сдержива­ния" революционного и национально-освободительного движения датировалась 1917 г. Указанные историки выделяют в развитии внешней политики США два этапа: до и после второй мировой вой­ны. На первом этапе стратегия "сдерживания" не могла получить полного развития в силу острого соперничества США с другими державами, прежде всего с Германией и Японией. Победа во второй мировой войне "сняла" противоречия в капиталистическом мире, дала простор развитию "холодной войны", которую США вели теперь уже против Советского Союза и Китайской Народной Республики. (Вторая мировая война не привлекла большого внимания радикалов, она интересовала их преимущественно с точки зрения борьбы США за осуществление своих гегемонистских целей; в результате как бы отходит на второй план колоссальное значение разгрома фашиз­ма).

В работах Л. Гарднера, Д. Горовица, Г. Колко, К. Лэша и др., отвергавших официальную версию "холодной войны" как якобы обо­ронительной со стороны США, отмечалось, что после второй миро­вой войны СССР не мог представлять реальной угрозы Америке. Последняя обладала монополией на ядерное оружие, имела значи­тельный перевес на море и в воздухе. Американская экономика не только не пострадала во время войны, но и получила немалый им­пульс к развитию.

Заслуги радикальной историографии в критическом изучении политики США в период "холодной войны" несомненны. В то же вре­мя их левацкая политическая ориентация нередко приводила к уп­рощенной оценке мировых процессов. Так, Колко и Горовиц утвер­ждали, что в конце войны в Италии, Франции, Греции существовали условия для радикальных социальных перемен, но им не суждено было осуществиться в силу "соглашательской политики" СССР, по­зволившей западным союзникам подавить развитие революционного процесса[28].

Левацкие максималистские мерки, оборачивающиеся антиисторизмом, проявились и в оценке ряда других проблем. Так, анали­зируя "великие дебаты" в США на рубеже XIХ-XX вв. по вопросам экспансии, радикальные историки дали парадоксальную характерис­тику антиимпериалистическому движению. Они объявляли его сто­ронников "антиимпериалистическими экспансионистами", "неоколо­ниалистами", потому что одна из фракций этого движения, высту­пая против колониальных захватов США в результате испано-американской войны 1898 г., противопоставляла им политику долларовой экспансии.

Анализируя разногласия по вопросу о внешнеполитической стратегии США в межвоенный период, радикалы сглаживали различия. между интервенционистами и изоляционистами, рассматривая раз­ногласия как спор в правящих кругах по тактическим вопросам о средствах достижения США гегемонистских целей. Точно также, не делая различия между консерваторами и либералами, они игнориро­вали позитивные изменения во внешней политике президента Кенне­ди.

В целом, однако, радикалы внесли значительный вклад в исто­риографию внешней политики. Они отошли от традиционной интер­претации многих проблем, создали свою концепцию "американского империализма", способствуя лучшему пониманию отдельных сторон внешней политики США.

В 60-е гг. радикальное направление привлекло к себе внима­ние широкой научной общественности. Однако с середины 70-х гг. его влияние резко пошло на убыль. Этому способствовало измене­ние общественного климата в стране - с войной во Вьетнаме было покончено, в обществе крепли консервативные тенденции.

Вновь усилились традиционные и очень сблизившиеся школы "идеалистов" и "реалистов". В книгах Р. Такера, Р. Мэддокса и др. содержалась критика по адресу радикалов и вновь повторялись утверждения о советской угрозе как единственной причине начала "холодной войны". Но это не привело к полному возвращению тео­рии консенсуса во внешнеполитической истории. В историографии утверждается так называемый "постревизионистский синтез" (иног­да его иронично именуют "беззубым ревизионизмом"), пытавшимся сочетать старые ортодоксальные взгляды с определенными элемен­тами радикального подхода.

В политическом аспекте в "постревизионистских" работах стали развиваться идеи о взаимной ответственности СССР и США за возникновение "холодной войны". Правда, равная ответственность в изложении этих историков подчас выглядела не такой уж равной, но, по крайней мере, признавалось, что "американское правительство преувеличивало внешние опасности для достижения определенных внутренних целей..."[29]. Экономические интересы также фигурируют в построениях постревизионистов как один из факторов внешней политики. Все, что позволяли себе постревизионисты, это отдельные выпады против военно-промышленного комплекса.

Характерной выглядит позиция одного из влиятельных предста­вителей этого направления Дж. Гэддиса. В работе "Соединенные Штаты и происхождение холодной войны. 1941-1947" он поставил задачу проанализировать развитие американо-советских отношений под углом зрения возможной альтернативы "холодной войне" и дал утвердительный ответ. Гэддис раздвинул рамки рассмотрения, дви­жущих сил внешней политики, обратившись к ряду факторов, влияю­щих на ее формирование. "Холодная война, - писал он, - явилась ре­зультатом сложной взаимосвязи внутренних событий, как в Соеди­ненных Штатах, так и в Советском Союзе... Влияние внутренних факторов в Советском Союзе - стремление к безопасности, роль идеологии, обширные потребности послевоенного восстановления, личность Сталина, наряду с такими внутренними факторами в Сое­диненных Штатах, как идеалы самоопределения, страх перед коммунизмом, иллюзия всемогущества, возникшая благодаря американской экономической мощи и монопольному обладанию атомным оружием, - определили конфронтацию"[30].

Постревизионистские историки, как правило, использовали больший круг источников, нежели исследователи, изучавшие истоки "холодной войны" в 50-х годах. Так, Гэддис опирался на архивы многих государственных деятелей, в том числе их записанные на пленку, но неопубликованные речи и т. д.

Внедрение междисциплинарных методов в историческую науку США оказало влияние и на изучение внешнеполитической истории, где широко применяются методики, взятые из социологии, демогра­фии, этнографии. Правда, это не привело к выделению новых дис­циплин или суб-дисциплин, но предмет внешней политики расширился за счет включения новых стран и обращения к ранее не изучавшим­ся процессам. Значительно расширился диапазон рассматриваемых вопросов - устанавливаются связи между внешней политикой и раз­личными, порой далеко отстоящими, областями общественной жиз­ни[31].

Так, изучение Дж. Силби интересов различных религиозных, расовых и этнических групп помогло лучше понять партийную борь­бу накануне Гражданской войны 1861-1865 гг., а через нее и пру­жины территориальной экспансии этого периода[32]. Другой извес­тный исследователь Р. Бейзнер пришел к выводу, что переход США в конце XIX в. к ведению активной внешней политики диктовался не только погоней за новыми рынками, но всем комплексом изменений в экономическом, социальном и политическом развитии страны[33]. В литературе о "холодной войне" получило известность исследова­ние М. Хогана "План Маршалла" (1987). По мысли автора, этот план, занявший столь большое место в европейской политике США, был в большей мере связан не с угрозой со стороны СССР (как об этом писали "реалисты"), а с внутренней нестабильностью мировой капиталистической системы после войны, которую он и был призван преодолеть.

В современной историографии все больше проявляется стремле­ние рассматривать внешнюю политику США в системе всего комплек­са международных отношений. Так, Т. Маккормик, рассматривая воз­никновение "холодной войны", считает, что решения Вашингтона (как и Москвы), приведшие к ней, были в значительной мере обус­ловлены событиями, происходившими в Юго-Восточной Азии, на Среднем Востоке и в других "горячих" районах мира[34].

С 60-х гг. в сфере изучения международных отношений получа­ет применение метод математического анализа. Был создан ряд новых методик для обработки и анализа данных о структуре и процессе изменений международных отношений, о внешней политике отдельных стран. В центре исследований находится конструирование моделей международных отношений на основе формализации явлений действи­тельности. Для построений используются математические уравнения и ЭВМ. Помимо большой сложности моделирования истори­ко-политических процессов (выражения их в количественных категориях), при формулировании концепции моделирования возникает реальная опасность внесения субъективистских моментов. Матема­тические методы получили локальное применение - большей частью при анализе и прогнозе развития международных отношений и при­нятии военно-стратегических решений.



[1] Шлезингер А. М. Циклы американской истории. М., 1992.

[2] Schlesinger A. M., Jr. The Age of Roosevelt. Boston, 1957-1960. Vol. 1-3.

[3] Baily T. America Faces Russia: Russian-American Relations from Early Times to Our Days. Ithaca, 1950.

[4] Tansill Ch. C. Back Door to War: Roosevelt Foreign Policy, 1933-1941. Chicago, 1952, p. 557.

[5] Pratt J. W. America's Colonial Experiment. N. Y., 1955, p. 7.

[6] Fleming D. F. The Cold War and Its Origins, 1917-1960. N. Y., 1961, V. II, p. 263-264.

[7] Galbraith J. К. The New Industrial State. Chicago, London, 1967.

[8] Hofstadter R. The Progressive Historians: Turner, Beard, Parrington. N. Y., 1968.

[9] Genovese E. D. The Political Economy of Slavery. Studies in the Economy and Society of the Slave South. N. Y., 1965.

[10] Genovese E. D. The World the Slaveholders Made. Two Essays in Interpretation. N. Y., 1969; idem. Roll, Jordan, Roll. The World the Slaves Made. N. Y., 1974.

[11] Litwack L. Beeing in the Storm So Long: the Aftermath of Slavery. N. Y., 1979; Foner E. Reconstruction. Americans-Unfinished Revolution. 1863-1877. N. Y., 1988.

[12] Моделирование варианта исторического развития, альтер­нативного реализовавшемуся в действительности

[13] Fogel R. W., Engerman S. L. Time on the Cross. Boston, 1974, Vol. 1-2.

[14] Atack J., Bateman F. To Their Own Soil. Agriculture in the antebellum Nоrth. Ames, 1987.

[15] Katz M. B., Doucet M. J., Stern M. J. The Social Organization of Early Industrial Capitalism. Cambridge (Mass.) London, 1982.

[16] Gutman H. G. Work, Culture and Society in Industrializing America: Essays in American Working-Class and Social History. N. Y., 1976.

[17] Blassingame J. W. The Slave Community: Plantation Life in Antebellum South. N. Y., 1972; Rawick P. From Sundown to Sunup. Westport (Conn.), 1972; Gutman H. G. The Black Family in Slavery and Freedom 1750-1925. N. Y., 1976; Levine L. W. Black Culure and Black Consionsness: Afro-American Folk Thougth from Slavery to Freedom. N. Y., 1977.

[18] Holt M. F. Forging the Majority: The Formation of the Republican Party in Pittsburg, 1848-1850. New Haven-London, 1956.

[19] Lazarew J. Religion and Working Class in Ante-bellum America. Wash. 1995.

[20] Mangomery D. Citizen Worker. Cambridge, 1993.

[21] Egertan D. Gabriel Rebellion. N. Y. 1993; Savill J. The Work of Reconstruction: From Slave to Wage Labоr in South Carolina. Cambridge, 1994.

[22] Dublin T. Transforming Women’s Work: New England in the Industrial Revolution. Ithaca, 1994; Faust D. G. Mathers of Invention: Women of the Slaveholding South in the American Civil War. Chapell Hill, 1996; Bredie J. F. Contraception and Abolition in 19th Century America. N. Y. 1994.

[23] Berthoff R. An Unsettled People: Social Order and Disorder in American History. N. Y., 1971; Kirk R. The Roots of American Order. La Salle (Illinois), 1974.

[24] Lowi T. J. The End of Liberalism. The Second Republic of the United States. N. Y., 1979.

[25] Попова Е. И. Внешняя политика США в американской политологии. М., 1987, с. 11, 19.

[26] La Faber W. F. The New Empire: An Interpretation of Ame­rican Expansion. 1860-1898. Ithaca, 1963; McCormic Т. China Market. 1893-1901. American Quest for Informal Empire. Chicago, 1967.

[27] Вильямс У. Э. Трагедия американской дипломатии. М., 1960, с. 41-67.

[28] Kolko G. Main Currents in Modern American History. N. Y., 1976, p. 356; Horovitz D. Imperialism and Revolution. L., 1969, р. 191, 197.

[29] Gaddis J. L. The Emerging Past Revisionist Synthesis on the Origin of the Cold War.// Diplomatic History, 1989 Summer, Vol. 7, № 3, p. 180-181.

[30] Gaddis J. The United States and the Origins of the Cold War. 1941-1947. N. Y., 1972, p. 361; The End of the Cold War. It's Meaning and Implications. Ed. by М. Hogan. Cambridge (Mass), 1992.

[31] Лафибер У. Американская историография внешней политики США. - "Новая и новейшая история". 1993, № 1, с. 195-204.

[32] Silbey J. The Shrine of Party. Congressional Voting Behaviour, 1841-1854. N. Y., 1987.

[33] Beisner R. L. From the Old Diplomacy to the New 1865-1900. N. Y., 1986.

[34] McCormic T. America's Half-Century. N. Y., 1989.

 

 

назад                                                           оглавление                                                                вперед