Троицкий Н.А. Путь "второй волны" и будущее России. // В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции: Сб. статей и документов. / Сост. Карпов В.С., Попов А.В., Троицкий Н.А. Вступ. статья Попова А.В. - М.: ИАИ РГГУ - С. 23-55

Николай Александрович Троицкий активный участник Освободи-тельного движения, последовательный сторонник идеологических методов борьбы со сталинским режимом. Один из авторов текста Пражского манифеста (1944), после окончания войны выдвигается в авангард противостояния комму-нистической диктатуре, сплотив вокруг себя интеллектуальные силы второй эмиграции. Основатель Русской библиотеки в Мюнхене (1949), председатель руководящего совета СБОНРа (19491955), один из организаторов и директор Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР (19501955), автор первого целостного изложения методов советской репрессивной системы подавления инакомыслия и подробного описания структуры лагерей ГУЛАГа (1955).
Н.А. Троицкий родился 20 апреля 1903 г. в селе Вешкайма Симбирской губернии в многодетной семье дькона. Шести лет был отдан в сельскую школу, а в 1913 г. в духовное училище Симбирска, после окончания которого с 1919 по 1921 г. учился в школе второй ступени в уездном городе Корсун.
В 1921 г. Троицкий поступает в Симбирский политехнический институт, после окончания которого работает инженером-строителем сначала в Ростове и Краснодаре, а с 1924 по 1930 г. в Богородске (теперь Ногинск) под Москвой. С 1930 по 1932 г. учится в Московском архитектурном институте и работает в одном из строительных трестов. С 1933 г. руководит лабораторией цветовосприятия, организует и возглавляет научно-исследовательскую секцию проектирования театров, клубов и школ при Наркомпросе, одновременно исполняя обязанности ученого секретаря Московского архитектурного общества. С 1935 г. вплоть до ареста в апреле 1938 г. работает заместителем ученого секретаря Академии архитектуры СССР, занимается организацией Отделения теории и истории архи-тектуры, готовит диссертацию по архитектуре театральных зданий.
Последствия 16-месячного пребывания на Лубянке и в московских тюрьмах, непрерывных допросов, физических и психических истязаний вынудили Троицкого порвать с архитектурой. Будучи освобожден в августе 1939 г., не признав предъявленных ему обвинений в контрреволюционной деятельности, он занялся литературной работой, а в начале войны ушел добровольцем на фронт в составе 13-й Ростокинской дивизии народного ополчения. В числе свыше 600 тысяч солдат и офицеров Красной Армии, оказавшихся в котле под Вязьмой в октябре 1941 г., попал в плен и, категорически отвергнув предложение служить в германской армии, полтора года провел на грани смерти в лагере для военнопленных Боровуха-1 под Полоцком.
В мае 1943 г. Троицкий был переведен в Витебск в одну из частей Русской Освободительной Армии (РОА). , Летом 1944 г. получает назначение в штаб РОА. Не имея офицерского звания, прикомандировывается к генералу Власову в качестве чиновника по особым поручениям. Выполняя одно из них, переориентирует в условиях жестокого противодействия немецкой цензуры направленность русскоязычной газеты Доброволец в сторону становления ее органом Освободи-тельного движения. Осенью 1944 г. принимает участие в составлении первых вариантов Манифеста КОНРа (Комитета освобождения народов России), в конце года занимается тиражированием и распространением текста Манифеста. В апреле 1945 г. откомандировывается в качестве представителя КОНРа в 1-ю дивизию РОА. Там был взят под арест генералом Буняченком за свое несогласие с его пониманием целей Освободительного движения, но был освобожден в результате вмешательства Власова. В последние дни войны ему удалось вывезти из Берлина часть архива Добровольца, личных бумаг и писем Власова, в последствии утерянных.
Конец войны Троицкий встретил в Мюнхене с документами на имя Бориса Яковлева, эмигранта из Югославии, и первые два послевоенных года, пока не спала волна насильственной репатриации советских граждан, работал в строительной фирме. Тем не менее он включается в активную работу по возрождению Освободительного движения, став наиболее верным и последовательным продолжателем дела Власова по осуществлению идей и устремлений Пражского манифеста идеологической платформы Движения. Избранный председателем Совета Союза борьбы за освобождение народов России, Троицкий сделался руководителем ведущей российской политической силы за рубежом, оппозиционной сталинскому режиму. Действенность этой силы существенно подкреплялась плодотворной широкомасштабной деятельностью возглавлявшегося им Института по изучению истории и культуры СССР, что вызвало ответную реакцию советской разведки, организовавшей серию провокаций против Троицкого и его соратников и покушений на их жизнь. В этих условиях он продолжал вести напряженную организационную и научную работу, совмещая ее с интенсивной деятельностью по консолидации и реализации интеллектуального потенциала российской эмиграции. В 1951 54 гг. Троицкий издает и редактирует авторитетный журнал Литературный современник (впоследствии альманах). В 1955 г. публикует книгу Концентрационные лагери СССР, открывшую глаза Западу на чудовищную машину сталинского террора. Отрывки из нее, передававшиеся за железный занавес, оказали огромную моральную поддержку заключенным советских лагерей. Эта книга, сразу же после выхода вызвавшая огромный интерес во всем мире, по невыясненным до сих пор причинам была неожиданно изъята и предана забвению, вновь увидев свет почти через 30 лет.
В 1955 г. Троицкий, в знак протеста против откровенного вмешательства американцев в дела Института, оставляет пост директора и вынужден выехать в США. Встретив холодное отчуждение властей и демонстративные отказы предо-ставить подходящую его уровню работу, он устраивается ночным уборщиком в нью-йоркскую больницу, а затем поступает в Колумбийский университет. Получив диплом библиотекаря, в течение нескольких лет работает сначала библиографом, а затем хранителем славянского отдела библиотеки Корнельского университета в Итаке (штат Нью-Йорк).
Выйдя в 1968 г. на пенсию, Троицкий не уходит на покой. Он публикует серию книг своих новелл, вновь становится притягательным центром в эми-грантской среде. Неотступно следит за происходящим на родине, анализирует, выступает с докладами, ведет обширную переписку, его посещают видные пред-ставители русской интеллигенции.
Но постоянной болью и раной Троицкого продолжает оставаться Россия, ее недавнее горестное прошлое, тревожное настоящее и долгий трудный путь в ее светлое будущее, в которое он безусловно верит. Огромную работу проводит он по собиранию, сохранению и возвращению на родину архивного наследия второй эмиграции, по восстановлению правды об истоках и исторической роли Освобо-дительного движения и послевоенной деятельности второго исхода в сокруше-нии советской системы и становлении новой России.
В 1993 г. Н.А. Троицкий первым из видных деятелей второй эмиграции передал свой личный архив в ГАРФ.

ПУТЬ ВТОРОЙ ВОЛНЫ И БУДУЩЕЕ РОССИИ

В начале было Слово...
В нем была жизнь,
и жизнь была свет человеков...

1 Иоан. 1, 4

Если систематическая история российской эмиграции будет когда-нибудь написана, наиболее емкими и наиболее яркими в ней окажутся, вне всякого сомнения, два раздела: Первая эмиграция и Вторая эмиграция.
Будущий историк отнюдь не ошибется, когда вставит в эти подзаголовки слово русская. Это замечание может составить предмет отдельного исследования, и наш историк, мы надеемся, не преминет поразмыслить на эту тему.
Мы же сделаем акцент на раздел второй, причем ограничимся, не вдаваясь в подробности, рассмотрением лишь наиболее характерных особенностей второй волны. Подобно тому, как надолго покидающий родимый дом бросает перед последним поворотом уходящей вдаль дороги прощальный взгляд на милый сердцу пейзаж. Уже не различая деталей, запечатлевая в памяти один только общий облик родных мест. Да еще, может быть, почти растворившийся в утреннем тумане белый платок матери, которая долго-долго будет смотреть ему вслед...

Прежде, однако, попытаемся крупными мазками набросать портрет волны первой. Она исходила от событий февраля 17-го года, когда российская монархия прекратила свое существование. И фактически сошла на нет, когда была создана новая государственность Советский Союз.
В очень неплохой работе Назарова число эмигрантов первой волны оценено в 1 млн. 160 тыс. человек. По видимому, можно уверенно говорить, что первая эмиграция включала в себя элиту практически всех пластов культурной, общественной и политической жизни бывшей России, ее науки, литературы и искусства, не худших представителей духовенства, аристократии, военных, остатков управленческих структур былой Российской государственности. Они были первыми из уходивших от большевистского режима.
Люди эти осели, главным образом, на Балканах, в Чехословакии, Франции, Маньчжурии. Оказавшись вне привычного образа жизни, лишенные прежнего положения в обществе и проистекавших из него привилегий и достатка, они попали в непривычно тяжелые для них бытовые и материальные условия. В незнакомой стране с чуждыми им обычаями, часто без знания языка, им приходилось буквально выискивать способы обеспе-чить мало-мальски приемлемый уровень существования. По-давляя свои амбиции, скрывая свои истинные возможности, они не гнушались любой работой.
Справедливости ради, стоит заметить, что в этот период за границей еще оставалась обширная инфраструктура, сохра-нившаяся от царского правительства и от нескольких бело-гвардейских правительств, в разное время признававшихся западными державами. Не были исчерпаны и зарубежные активы Русского Красного Креста, Земгора, Конференции русских пос-лов. Кроме того, Лига Наций и некоторые страны осуществляли специальные программы помощи русским эмигрантам. Но, конечно же, удовлетворить всех и всем не было возможности.
Но так или иначе постепенно они стали обживаться, стараясь восстановить не только обиход, но и духовную жизнь. Учреждались церковные приходы, создавались разного уровня учебные заведения, издавались газеты и журналы, печатались книги.
Все это, конечно, требовало напряженного труда и душевных усилий. И едва ли даже русскому человеку было под силу вынести все это, если бы этими людьми не руководила мечта, надежда или, может быть, даже уверенность, что все случившееся лишь скверный анекдот, что в скором времени Россия выздоровеет и примет их в свои объятья, примет всех, оказавшихся вне Родины.
Такая их устремленность поддерживалась интеллектуальной элитой первой эмиграции. На этих устоях воспитывали детей, с этой надеждой образовывались молодые семьи, эта вера сплачивала эмигрантские молодежные организации. Этим жила основная масса рядовых эмигрантов. И именно этим мы обязаны появлению на карте мировой культуры того огромного материка, который называют культурой русского зарубежья .
Другая, ставнительно малая часть эмиграции руководилась решительными требованиями непримиримой полнокровной борьбы с теми, кто отнял у них все. С теми, кто с помощью непривычных для эмигрантов методов, бесчестных, аморальных или, правильнее, антиморальных, зарождал и устраивал новое пролетарское государство. Эта часть первой эмигрции была готова на любые меры. Была готова и требовала применить любые методы борьбы, включая военные. Исходя из такой позиции был создан РОВС Российский общевоинский союз, который возглавляли генералы Кутепов, Миллер и другие. Печальная история их уничтожения известна. Были и другие подобные организации помельче.
Идейное направление борьбы представляли многочисленные белые группировки или партии (Евразийцы, Младо-россы, НТС и другие), которые пытались найти бреши в противостоянии идеологии советизма. Одним из ярких прояв-лений этой борьбы следует считать так называемое смено-веховство (по названию вышедшего в 1921 году в Праге сборника Смена вех и впоследствии издававшегося в Париже группой выдающихся русских интеллектуалов-эмигрантов одно-именного еженедельника).
Почему же эта борьба, во всех проявлениях которой явный перевес потенциала духовности, морали и нравственности всегда был на стороне первой волны, почему же эта борьба оказалась для нее безуспешной?
Самый общий ответ на этот вопрос состоит, по нашему мнению, в следующем. Все белое эмигрантское движение составляли люди, плоть от плоти, кровь от крови воспитанные на традициях старой, патриархальной России. Ни при каких условиях они не могли во всей полноте осознать, что основатели советского государства, вместо общечеловеческих ценностей веры, истины и добра, исповедовали и взяли на вооружение для осуществления своих целей поругание святынь, коварство и ненависть. К этому следует добавить, что декларированная основа советской государственности диктатура пролетариата выродилась в диктатуру политической и уголовной преступности. Такой облик советизма был попросту не доступен воображению ни одного из духовных борцов против большевистской идеологии. Эта благородная наивность как раз и была первопричиной всех неудач идейного противостояния первой волны. Примером могут служить те же смено-веховцы, которые фактически разоружились перед большевиками, усмотрев в них выразителей национальных устремлений русского народа.
А что же волна вторая? Будучи прямым порождением эпохи строителей социализма, она исходила от столкновения двух исполинов тоталитарной власти фашизма и советизма. На ее пути можно достаточно отчетливо различить пять временных этапов.

В начале войны сразу же вскрылось все болезненное и противоестественное в пропитанной ядовитой идеологией струк-туре советского государства. Вплоть до ее нижнего уровня людей. Та часть населения, которая могла безбоязненно выразить свое отношение к сталинскому режиму (мы имеем в виду сотни тысяч людей, проживавших на охваченных прифронтовыми действиями территориях СССР, и миллионы на оккупированных немцами), не преминула сделать это. В массе своей они слабо разбирались в политических реалиях, были плохо информированы о режиме гитлеровском, однако посчитали за благо перейти на сторону более благополучного или более цивилизованного, по их мнению, государства. Кроме того, под властью Германии вольно или невольно оказались миллионы солдат и офицеров Красной Армии. Это была величайшая траге-дия в истории войн.
Это была трагедия государства. Но она обернулась траге-дией и для почти девяти миллионов советских людей, бывших военнослужащих и гражданского населения, оказавшихся между молотом и наковальней. Внутренняя сущность обоих режимов исключала возможность гуманного решения судьбы этих людей. Их судьба была предрешена. И сталинизм, и гитлеризм, один позже, другой раньше, продекларировали их истребление. Первый как изменников Родины, второй как недочеловеков. Однако и тот, и другой режимы, прежде чем расправиться с этими людьми, постарались выжать из них все для себя необходимое.
В частности, Сталин, воспользовавшись нежданной по-мощью Гитлера, намеревался таким образом подавить крик отчаяния, вырвавшийся было из груди тех миллионов, что оказались вне пределов досягаемости советских властей. Но вряд ли бы это ему удалось без помощи союзников, потому что произошло нечто иное, неожиданное. Те, кто по своей воле уходили из советизма, уносили с собой не только за четверть века взращенную режимом неизбывную ненависть ко всему пережитому. Они несли с собой надежду на новую жизнь и выстраданную мечту освобождения России от нечеловеческой системы советского государства. Интеллигенция и кадровые офицеры Красной Армии мечту осознанную, простые люди (а они составляли основную массу) по большей части подспудную.
Короче говоря, история, вроде бы, повторялась. Но в отличие от эмигрантов первой волны эти люди попали из огня да в полымя. Они были лишены свободы. У них не было возможностей реализовать свои творческие и профессиональные способности, условия их существования были и в самом деле ужасными. Стоит ли говорить, что почти ни у кого из них не осталось на родине ни славы, ни почета, ни богатства. Это были разного уровня представители прослойки и тех двух классов, что составляли советское общество, или короче подсоветские люди, и этим все сказано. У них ничего не было, и им нечего было терять.
Довольно скоро они начали понимать безвыходность своего положения. И этот сплав безысходности, жажды мести и стремления к освобождению подвигнул наиболее отчаявшихся к непосредственному участию в военных действиях против ненавистного режима в составе германской армии. Среди тех, кто, не раздумывая, встал на сторону врага, были, конечно, и небескорыстные люди. Те, в ком сталинский режим успел надломить моральные и нравственные устои, искони присущие русскому народу.
Достоверные сведения по численности второй волны, т.е. добровольно покинувших СССР во время войны советских людей, едва ли когда-нибудь удастся получить. Но радикально настроенных среди них, как и в первой эмиграции, было относительно немного. Но только относительно. Разные источ-ники приводят весьма противоречивые данные. Так, по оценкам Комиссии при Президенте РФ числе