Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес
оригинального документа
: http://www.philol.msu.ru/~rki/advance-guard/larionov_goncharova.html
Дата изменения: Sat Dec 5 19:19:09 2009 Дата индексирования: Tue Oct 2 17:04:08 2012 Кодировка: Windows-1251 |
Наталия Гончарова, происходившая по прямой линии от семьи Наталии Гончаровой, жены Александра Пушкина, родилась в Тульской губернии, в имении своей бабушки, которое находилось, по соседству с толстовской Ясной Поляной. Ларионов родился в Тирасполе. Первое совпадение: они оказались сверстниками: дата их рождения - 1881-й год. Второе совпадение: оба они, в десятилетнем возрасте, в 1891 году, переселились в Москву. Третье совпадение: оба поступили там в Школу Живописи, Ваяния и Зодчества. Эпилог этих совпадений: Гончарова стала женой Ларионова. Но если Ларионов в названной школе вошел в живописный класс, Гончарова, одновременно с живописью, изучала также скульптуру <...>. В целом, развитие их искусства шло параллельными путями и у обоих подразделялось на три основные периода. Первый из них, с ранней юности до 1900-го года, был близок к народной живописи и к лубку. Предметная, фигуративная живопись. Но вскоре они начинают свои поиски более отвлеченных форм и с каждым годом все резче отходят от реализма, особенно укрепившегося в России в эпоху 'передвижничества' <...>.
1909-й год стал решающим в артистической биографии Ларионова и Гончаровой и в судьбах искусства вообще: оба выставили в этом году картины, положившие основание первому абстрактному течению, получившему название 'Лучизм' (термин Ларионова): 'беспредметные' образы линейных устремлений, скрещиваний, метаний, вызывающие ощущение динамики лучей, пронзающих стихию красочных пятен, красочного хаоса. Правда, справедливость требует отметить, что еще в 1907-м году литовский живописец Чюрленис сделал уже попытку отойти от 'предметности' и дать на холсте отвлеченную, абстрактную симфонию красок, линий и форм. В этом смысле Чюрленис должен считаться предвозвестником и пионером абстрактной живописи. Он умер в 1911-м году. Но 'лучизм' был первым твердым шагом в этом направлении и привлек к себе значительное внимание художников.
Свою первую абстрактную картину, озаглавленную 'Стекло', Ларионов выставил в 1909-м году, но она не продержалась на выставке более одного дня. 'Лучистые' картины Ларионова и Гончаровой стали обильно появляться затем на нашумевших выставках 'Бубновый валет' <...> (1910) и 'Ослиный хвост' <...> (1913), основанных этими художниками.
В манифесте 'лучизма', опубликованном в 1912-м году, Ларионов утверждал, что теперь начинается настоящая самостоятельность живописи и ее новое зарождение на основе ее собственных законов. Нужно, чтобы живопись нашла правящий закон цвета, как музыка нашла свою самостоятельную жизнь в звуке. Первым увлечением Ларионова и Гончаровой, как я уже говорил, был лубок, простонародное декоративное искусство, и именно его примитивные формы и образы привели этих художников к абстракции. Эволюция вполне естественная, логичная, лишенная какого бы то ни было снобизма.
Имена Ларионова, как и Гончаровой, остаются хронологически на первых местах в этой революции художественной культуры. О Наталии Гончаровой еще в 1913 году Сергей Дягилев рассказывал одному французскому писателю и биографу деятелей искусства: 'Наиболее замечательным авангардным художником (в России) является женщина: ее имя - Наталия Гончарова. В последнее время она выставила семьсот своих холстов, представляющих лучи, и несколько панно, каждое - по сорок квадратных метров. Располагая только маленьким ателье, она пишет эти панно отдельными небольшими кусками, которые соединяет в одно целое только в выставочных залах'.
Если в 1943-м году В. Кандинский писал, что 'первый порыв эпохи, в которой мы живем, проявился в импрессионизме и особенно в творчестве Сезанна', то эта фраза прозвучала уже анахронизмом и была, по существу, неправильной. Импрессионизм (с включением в него Вюйяра и Боннара), Сезанн и Ван Гог - были заключительной фазой прошлой эры, эры иллюстративного искусства. Новая эра автономного, независимого искусства заявила о себе в конце первого десятилетия нашего века: это было похоже на ряд почти одновременно вспыхнувших пожаров. Одним из русских - и самых первых (после попыток Чюрлениса) - пожаров был 'лучизм' Ларионова и его жены Гончаровой. Через три года после зарождения 'лучизма' пришел к абстракции Василий Кандинский и вслед за ним швейцарец Ганс Арп, голландец Пит Мондриан, француз Робер Делоне, русские Казимир Малевич и Владимир Татлин и множество других художников во всех частях света. В искусстве произошел решительный раскол: искусство фигуративное и искусство абстрактное, причем с годами новая форма стала занимать все более господствующее положение в глазах ценителей искусства, а также - его историков, теоретиков и музейных деятелей.
В 1914 году, переехав в Париж, Ларионов и Гончарова показали свои произведения в одной передовой галерее. В предисловии к каталогу поэт Аполлинер говорил, что 'рафинированное искусство лучизма является наиболее свободным и наиболее новым выражением современной русской художественной культуры'. Наиболее патетический, экспериментальный период искусства Ларионова (лучизм), отнюдь не утративший своего исторического значения и художественной ценности, имел почти эпизодический характер. Если, однако, вне затронутых выше проблем, но попросту, по-интимному подойти к произведениям Ларионова, особенно к его позднейшим вещам, то неожиданное качество откроется зрителю: музыкальность ларионовского мастерства, достигшего с годами большой и очень индивидуальной ясности. Отстояв на передовых позициях правоту и жизненность беспредметного искусства и вернувшись в изобразительную живопись, Ларионов как бы решил договорить то, что прошлое, прерванное натиском новых сил, не успело сказать: post scriptum к законченному письму. Но изобразительная живопись Ларионова стала уже неосязаемой, бесплотной. Вещи в его натюрмортах не более чем отказ от их вещественности; его обнаженные женщины только начальная ступень человеческих форм, только предисловие к ним; его девушки в саду лишь намеки на девушек в призраках сада; случайные совпадения мазков похожи на платья каких-то вчера или третьего дня припомнившихся и снова забытых лет, и краски монохромны и бесцветны, как сон. Предметность этих холстов и акварелей Ларионова еще беспредметней, чем абстрактный лучизм; они похожи скорее на звук, на прозрачное эхо, чем на живопись. Здесь начинается иррациональное или, вернее, нечто такое, что мы еще не научились определять точными словами. Очевидно лишь одно: задержавшись перед картиной Ларионова, зритель превращается в слушателя. Трудно сказать, произошло ли это оттого, что, работая долгие годы в балете, Ларионов пропитался музыкальной стихией; но как бы то ни было, весь поздний Ларионов - в этой тайне.
Творческая энергия Ларионова и Гончаровой не позволила им, однако, остаться исключительно в пределах станковой живописи, и вскоре начинается их увлечение искусством театральной декорации, преимущественно для балетных постановок. Уже в 1914-м году, сразу же после их переезда в Париж, Гончарова, по предложению С. Дягилева, создала декорации и костюмы для балета 'Золотой Петушок', поставленного Михаилом Фокиным на музыку Н. Римского-Корсакова <...>.
Зима 1912-1913 годов была полна для Ларионова интересными событиями и кипучей деятельностью. Готовился выпуск монографии 'Наталия Гончарова и Михаил Ларионов', а также 'Лучисты и будущники'. Многое для этих сборников было написано им самим. Иногда Наталия Сергеевна при наших встречах у них в мастерской, зная его общительный характер и способность увлекаться собеседником, посылала его наверх, в его комнату, чтобы он имел возможность собраться с мыслями и написать задуманное для этих книг. Кажется, именно в эту зиму им была поставлена футуристическая кинокартина. Стержень ее фабулы заключался в том, что художник-футурист полюбил девушку так беззаветно, что забыл свои 'футуристические обязанности'. Каковы они были, точно неизвестно, но такое растворение в чувстве было найдено его товарищами недостойным. Он предстал перед трибуналом. Чем окончилась картина, я не помню, но в ней был один драматический эпизод: девушку, вероятно, возлюбленную героя-несчастливца, выбросили обнаженную на снег. Для этого была организована поездка в Петровский парк после обильного снегопада. Разумеется, чтобы уберечь самоотверженную актрису (это была молодая балерина) от простуды, были приняты все меры - теплые шубы, коньяк и т.д. Это было что-то вроде шуточной мелодрамы, на которую не смотрели серьезно. Кроме того, так как играли в ней те, которым были не знакомы условия съемки, а режиссуры в этом смысле не было, то многие кадры были сняты слабо, актеры жестикулировали слишком быстро, и условия освещения были также мало пригодны. Заканчивая картину финальным эпизодом, Ларионов ловил апельсины, которые в него бросали. Вообще, это была шутка между серьезными делами. Для этой кинокартины Ларионов разрисовал лица некоторых персонажей. Это понравилось, и одно время в Москве появлялись люди с раскрашенными лицами. Здесь были буквы, различные фигуры, линии, знаки. Газеты писали об этом как о новом безобразии футуристов. С этим связан один эпизод тогдашней эпохи: на студенческом собрании в Училище живописи, где обсуждались вопросы о выставке, вошедший с Михаилом Федоровичем Маяковский (тогда ученик Училища), попросив слова, провозгласил своим великолепным голосом: 'Присутствующий здесь Михаил Федорович Ларионов предлагает расписать председателя'. Смех всего зала.
Жизнь Гончаровой естественно распадается на две части: Россия и После-России. Не Россия и эмиграция. Как любимое дитя природы и своего народа, этой трагической противоестественности избежала. Первая Европа Гончаровой, с возвратом, в 1914 г. Вторая, затяжная, в 1915 г. Выехала в июне 1915 г., в войну, по вольной воле. Второе счастье Гончаровой - как в этой жизни виден перст! - счастье, которого лишены почти мы все: жадное ознакомление с Россией в свое время, пока еще можно было, и явное предпочтение ее, тогда, Западу (большой деревни России - большому городу Западу). <...>
Гончарова России и Гончарова После-России. Мне такое деление кажется самым простым, самым естественным - сама жизнь. Ибо как делить - если делить? Недаром Гончарова свою жизнь считает по поездкам. <...>
Жизнь первой Гончаровой протекает в трех местах: Москва, Средняя Россия, Юг России. Как и чем откликнулась? Проследим по вещам. Москва есть, но Москва деревенская: московский дворик, переулочек, светелка в мезонине, московский загород. Не видав других, Москву считала городом; город же возненавидела, как увидела, а увидела Москву. <:> 'Где между камнями травка - там хорошо, а еще лучше совсем без камней'. Кроме того, Москва для нее зима, а зиму она ненавидит, как тот же камень, не дающий расти траве. Таково сочувствие Гончаровой-подростка траве, что она, видя ее под камнем, сама задыхается. <...>
Чего больше всего в русских работах Гончаровой? Весны. Проследим перечень вещей с 1903 г. по 1911 г. Весна... через четыре вещи - опять весна, еще через три - еще весна. И так без конца. И даже слово другого не хочет знать. - Видели гончаровскую весну? - Которую? - Единственный ответ, и по отношению к Гончаровой, и по отношению к самой весне - вечную.
Гончарова растет в Тульской губернии, в Средней России, где, нужно думать, весна родилась. Ибо не весна - весна северная - северная весна, не весна - крымская - крымская весна, а тульская весна - просто весна. Ее и пишет Гончарова.
Что вообще пишет Гончарова в России? Весну, весну, весну, весну, весну. Осень, осень, осень, осень, лето, лето, зиму. Почему Гончарова не любит зимы, то есть, все любя, любит ее меньше всего? Да потому, что зима не цветет и (крестьянская зима) не работает.
Времена года в труде, времена года в радости. Жатва. Пахота. Посев. Сбор яблок. Дровокол. Косари. Бабы с граблями. Посадка картофеля. Коробейники. Огородник - крестьянские. И переплетенные с ними (где Бог, где дед? где пахарь, где пророк?) иконные: Георгий, Варвара Великомученица, Иоанн Креститель (огненный, крылатый, в звериной шкуре), Алексей человек Божий, в белой рубахе, толстогубый, очень добрый, с длинной бородой, - кругом цветущая пустыня, его жизнь. Из крестьянских 'Сбор винограда' и 'Жатва' идут от Апокалипсиса. Маслом, величиной в стену мастерской.
К слову, створчатость большинства гончаровских вещей, роднящая Гончарову с иконой и ею в живопись введенная первой, идет у нее не от иконы, а от малости храмины. Комната была мала, картина не умещалась, пришлось разбить на створки. Напрашивающийся вывод о благе 'стесненных обстоятельств'. <...>
Начаты Евангелие и Библия, и мечта о них по сей день не брошена, но... 'чтобы осуществить, нужно по крайней мере год ничего другого не делать, отказаться от всех заказов...'. Если бы я была меценатом или страной, я бы непременно заказала Гончаровой Библию.
Кроме крестьянских и иконных - натюрморты. <...> Писала - все. Старую шляпу, метлу, кочан капусты, когда были - цветы...
В 1914 году Гончарова впервые едет за границу. Везут с Ларионовым и Дягилевым пушкинско-гончаровского-римско-корсаковского-дягилевского 'Золотого петушка'. <...> 'Декорации, танец, музыка, режиссура - все сошлось. - Вспоминает Гончарова. - Говорили, что - событие'. <:> Послушаем и одного из ее современников.
'Самый знаменитый из этих передовых художников - женщина: имя ее Наталья Гончарова. Она недавно выставила семьсот холстов, изображающих 'свет', и несколько панно в сорок метров поверхности. Так как у нее очень маленькая мастерская, она пишет кусками, по памяти, и всю вещь целиком видит впервые только на выставке. Гончаровой нынче кланяется вся московская и петербургская молодежь. Но самое любопытное - ей подражают не только как художнику, но и ей внешне. Это она ввела в моду рубашку-платье, черную с белым, синюю с рыжим. Но это еще ничто. Она нарисовала себе цветы на лице. И вскоре знать и богема выехали на санях - с лошадьми, домами, слонами - на щеках, на шее, на лбу. Когда я спросил у этой художницы, почему она предварительно покрыла себе лицо слоем ультрамарина, - Смягчить черты, - был ответ.
- Дягилев, Вы первый шутник на свете! - сказал С.Имя Ларионова несколько раз встречается в моем живописании. Хотела было, сначала, отдельную главу 'Гончарова и Ларионов', но отказалась, поняв, что отделить - умалить. Как выделить в книге о Гончаровой Ларионова - в главу, когда в книге Гончаровой, ее бытия, творчества, Ларионов с первой строки в каждой строке. Лучше всех моих слов о Гончаровой и Ларионове - о них - собственные слова Гончаровой о нем: 'Ларионов - это моя рабочая совесть, мой камертон. Есть такие дети, отродясь все знающие. Пробный камень на фальшь. Мы очень разные, и он меня видит из меня, не из себя. Как я - его'.
Живое подтверждение разности. Приношу Гончаровой на показ детские рисунки: ярмарку - несколько очень ярких, цветных, резких, и других два, карандашом: ковбои и танцовщица. Гончарова сразу и спокойно накладывает руку на ярмарочные. Немного спустя явление Ларионова. - 'Это что такое?' И жест хищника - рукой, как ястреб клювом выклевывает, выхватывает - ковбоев, конечно, - 'Вот здорово! Может, подарите совсем? И это еще'. - Второй, оставленный Гончаровой.
Много в просторечии говорится о том, кто больше, Гончарова или Ларионов. - 'Она всем обязана ему'. - 'Он всем обязан ей'. - 'Это он ее так, без него бы...' - 'Без нее бы он...' и т.д., пока живы будут. Из приведенного явствует, что - равны. Это о парности имен в творчестве. О парности же их в жизни. Почему расстаются лучшие из друзей?.. Один растет - другой перерастает; растет - отстает; растет - устает. Не переросли, не отстали, не устали.
Не принято так говорить о живых. Но Гончарова и Ларионов не только живые, а надолго живые. Не только среди нас, но и немножко дальше нас. Дальше и дольше нас. <...>